— А можете ли вы присягнуть, что видели шрам на руке у Генри Моргана?
На лице сеньора Альвареса отразились смущение и растерянность, он испуганно взглянул на судью, умоляюще посмотрел на Леонсию и, наконец, молча покачал головой в знак того, что подобной клятвы он дать не может.
У толпы оборванцев вырвался торжествующий рев. Когда судья вынес приговор, рев еще усилился. Тотчас же комиссарио и жандармы бросились к Фрэнсису и, несмотря на его сопротивление, вытолкали молодого человека из зала суда. Прямо оттуда Моргана отвели в тюрьму. Все это делалось, видимо, с целью спасти его от разъяренной толпы, не желавшей дожидаться времени казни.
«Эх, как бедняга Торрес попался на этом шраме!» — с сожалением подумал Фрэнсис. Но его размышления были прерваны на этом месте. Он услышал звук отодвигаемого засова, и в камеру вошла Леонсия.
Не говоря ни слова заключенному, она сразу накинулась на сопровождавшего ее комиссарио и быстро заговорила с ним по-испански, сопровождая свою речь повелительными жестами. Комиссарио, видимо, склонился перед ее волей и тотчас же приказал сторожу перевести пеонов в другую камеру. Затем он суетливо, словно извиняясь, поклонился и вышел, закрыв за собой дверь.
Только тогда самообладание покинуло Леонсию. Она упала на грудь Фрэнсису и зарыдала.
— Проклятая страна, проклятая! Здесь нельзя добиться правосудия.
Фрэнсис обнял ее гибкий стан, чувствуя, что теряет голову от близости этой обаятельной, нежной, прелестной девушки; но внезапно он вспомнил Генри — Генри, работающего босиком, в холщовых брюках и широкополом сомбреро там, на острове Быка, в надежде отыскать клад.
Молодой человек попытался освободиться из объятий Леонсии — объятий, которые доставляли ему такое наслаждение. Но ему удалось только немного отстраниться от нее. Однако это вернуло Фрэнсису самообладание. Он заговорил с ней деловым тоном. Увы! Чего бы он не дал сейчас за право высказать ей свои чувства! Но нет! Ему суждено было играть роль друга.
— Теперь я знаю, как легко подстроить обвинение и вынести смертный приговор, — сказал Фрэнсис, хотя в душе ему хотелось заговорить совсем о другом. — Если бы ваши пылкие соотечественники попытались рассуждать более хладнокровно, вместо того чтобы действовать импульсивно, они успели бы уже понастроить железных дорог и вообще позаботиться о прогрессе в стране. Ведь весь этот суд был подстроен, а обвинение основано исключительно на эмоциях. Все были так уверены в моей виновности, что не стали даже заботиться о каких-то там уликах или даже об установлении моей личности. К чему отсрочка? Ведь они знают, что я не кто иной, как Генри Морган. А когда знаешь, зачем в чем-то удостоверяться?
Но Леонсия не слышала того, что говорил ей Фрэнсис. Она рыдала и только старалась теснее прижаться к нему. Не успел он умолкнуть, как ее головка снова очутилась у него на груди. Внезапно она подняла к нему лицо, и прежде чем Фрэнсис опомнился, губы их встретились.
— Я люблю вас!.. Я люблю вас! — бессвязно шептала девушка.
— Нет, нет! — ответил Фрэнсис, упорно отказываясь верить в то, что могло бы дать ему счастье. — Мы с Генри слишком похожи друг на друга. Вы любите Генри, а я не Генри!
Леонсия вырвалась из его объятий, сняла с пальца кольцо Генри и швырнула его на пол. Фрэнсис совсем потерял голову — он сам не мог бы сказать, чем все это кончится… Спас положение комиссарио, который вошел как раз вовремя. Он держал в руках часы и упорно смотрел на них, не поднимая глаз, словно для него существовали только стрелки на циферблате.
Леонсия мгновенно взяла себя в руки и приняла гордый и равнодушный вид, но когда Фрэнсис, снова надев ей на палец кольцо Генри, поцеловал ее руку на прощание, она опять чуть было не разрыдалась. В дверях камеры молодая девушка остановилась и посмотрела на него. Губы ее беззвучно шевелились, и он понял, что она хотела сказать: «Я вас люблю».
Не успели часы пробить десять, как Фрэнсиса уже вывели из камеры в патио[14] тюрьмы, где стояла виселица. Посмотреть на казнь собрались не только все обитатели Сан-Антонио, но и население окрестностей. Толпа была радостно возбуждена. Среди присутствующих находились Леонсия, Энрико Солано и все его пять рослых сыновей. Энрико с сыновьями возмущались и негодовали, но начальник полиции, поддерживаемый комиссарио и жандармами, оставался непреклонным. Все попытки Леонсии пробраться поближе к Фрэнсису, которого уже успели подвести к подножию виселицы, оказались тщетными. Между тем отец и братья уговаривали ее покинуть место казни. Они попытались было еще раз убедить начальника полиции, что Фрэнсис вовсе не тот, за кого его принимают. Однако начальник только презрительно улыбнулся и приказал продолжать приготовления к казни.