Мало того, что все надежды получить хотя бы наш Черный Ящик и нашего Говоруна развеялись в дым после вчерашней исторической беседы у подъезда гостиницы. В конце концов, противник обладал таким мощным оружием, как Большая Круглая Печать, и нам нечего было ей противопоставить.
Но речь теперь шла о всей нашей дальнейшей судьбе.
Исторический разговор у подъезда происходил примерно так. Едва я подогнал запыленную машину к гостинице, как на крыльце возник из ничего непривычно суровый Эдик.
Эдик. Простите, Лавр Федотович, не можете ли вы уделить мне несколько минут?
Лавр Федотович (сопит, облизывает комариные волдыри на руке, ждет, пока ему откроют дверцу машины).
Хлебовводов (сварливо). Прием окончен.
Эдик (сдвигая брови). Я хотел выяснить, когда будут исполнены наши заявки.
Лавр Федотович (Фарфуркису). Пиво — это от слова «пить».
Хлебовводов (ревниво). Точно так! Народ любит пиво.
Все (лезут из машины).
Комендант (Эдику). Да вы не волнуйтесь, в следующем же году рассмотрим ваши заявочки…
Эдик (внезапно осатанев). Я требую прекратить волокиту! (Встает в дверях, мешая пройти.)
Лавр Федотович. Грррм… Затруднение? Товарищ Хлебовводов, устраните.
Эдик (зарываясь). Я требую немедленного удовлетворения наших заявок!
Я (уныло). Да брось ты, безнадюга все это…
Комендант (испуганно). Христом-богом… Пресвятой богородицей Тьмускорпионской… Молю…
Безобразная сцена. Хлебовводов, остановленный Эдиком, измеряет его взглядом с головы до ног. Эдик поспешно сбрасывает излишки ярости в виде маленьких шаровых молний. Вокруг собираются Любознательные. Возглас из открытого окна: «Дай ему! Чего смотришь! По луковке!» Фарфуркис что-то торопливо шепчет Лавру Федотовичу.
Лавр Федотович. Грррм… Есть мнение, что нам надлежит решительнее продвигать нашу талантливую молодежь. Предлагается: товарища Привалова утвердить в должности шофера при Тройке, а товарища Амперяна назначить ВРИО товарища заболевшего Выбегаллы с выплатой ему разницы в окладе. Товарищ Фарфуркис, подготовьте проект приказа. Копию — вниз. (Идет на Эдика.)
Врожденная вежливость Эдика берет верх над всем прочим. Он уступает дорогу и даже открывает дверь перед пожилым человеком.
Я (ошеломлен, плохо вижу и плохо слышу).
Комендант (радостно пожимая мне руку). С повышением вас, товарищ Привалов! Вот все и уладилось…
Лавр Федотович (задержавшись в дверях). Товарищ Зубо!
Комендант. Слушаю!
Лавр Федотович (шутит). Была вам, товарищ Зубо, сегодня баня, так сходите вы теперь сегодня в баню!
Жуткий хохот удаляющейся Тройки.
ЗАНАВЕС
Вспомнив эту сцену, вспомнив, что отныне и надолго мне суждено быть шофером при Тройке, я раздавил окурок и прохрипел:
— Надо удирать.
— Нельзя, — сказал Эдик. — Позор.
— А оставаться — не позор?
— Позор, — согласился Эдик, — но мы — разведчики. Нас никто пока не освобождал от наших обязанностей. Надо стерпеть нестерпимое. Надо, Саша! Надо умыться, одеться и идти на заседание.
Я застонал, но не нашел, что возразить.
Мы умылись и оделись. Мы даже позавтракали. Мы вышли в город, где все люди были заняты полезным, нужным делом. Мы угрюмо молчали, мы были жалки.
У входа в Колонию на меня вдруг напал из-за угла старикашка Эдельвейс. Эдик выхватил рубль, но это не произвело обычного действия. Материальные блага старикашку более не интересовали, он жаждал благ духовных. Он требовал, чтобы я включился в качестве руководителя в работу по усовершенствованию его эвристического агрегата и для начала составил бы развернутый план такой работы, рассчитанный на время его, старикашки, учебы в аспирантуре.
Через пять минут беседы свет окончательно стал мраком перед моими глазами, горькие слова готовы были вырваться и страшные намерения близились к осуществлению. В отчаянии я понес какую-то околесицу насчет самообучающихся машин. Старик слушал меня, раскрыв рот, и впитывал каждый звук — по-моему, он запоминал эту околесицу дословно. Затем меня осенило. Как опытный провокатор я спросил, достаточно ли сложной машиной является агрегат Машкина. Он немедленно и страстно заверил меня, что агрегат невообразимо сложен, что иногда он, Эдельвейс, сам не понимает, что там и к чему. «Прекрасно, — сказал я. — Известно, что всякая достаточно сложная электронная машина обладает способностью к самообучению и самовоспроизводству. Самовоспроизводство нам пока не нужно, а вот обучить агрегат Машкина печатать тексты самостоятельно, без человека-посредника, мы обязаны в самые короткие сроки. Как это сделать? Мы применим хорошо известный и многократно испытанный метод длительной тренировки. («Метод Монте-Карло», — вставил, слегка оживляясь, Эдик.) Да, именно Монте-Карло. Преимущество этого метода — в простоте. Берется достаточно обширный текст, скажем, «Жизнь животных» Брема. Машкин садится за свой агрегат и начинает печатать слово за словом, строчку за строчкой, страницу за страницей. При этом анализатор агрегата будет анализировать… («Думатель будет думать», — вставил Эдик.) Да, именно думать… И таким образом агрегат станет у нас обучаться. Вы и ахнуть не успеете, как он начнет печатать сам. Вот вам рубль подъемных и ступайте в библиотеку за Бремом».