_Кирсанов_. В го?
_Зоя_ _Сергеевна_. Да, правильно. В го.
Пауза. В отдалении Гребенщиков стонуще выводит:
_Кирсанов_. Вождь из племени га сидит и играет в го.
_Зоя_ _Сергеевна_. Сережка деньги отдал. Двести рублей.
_Кирсанов_. Что еще за двести рублей?
_Зоя_ _Сергеевна_. Говорит, ты ему давал в долг. В прошлом году.
_Кирсанов_. Гм… Не помню. Но похвально. (Пауза.) Ты ему все рассказала, конечно…
_Зоя_ _Сергеевна_. Конечно.
_Кирсанов_. Ну и как он отреагировал?
_Зоя_ _Сергеевна_. Сначала заинтересовался, стал расспрашивать, а потом ехидно спросил: «Веревку велено свою приносить, или казенную там на месте дадут?»
_Кирсанов_. Замечательное все-таки поколение. Отца забирают черт-те знает куда, а он рассказывает по этому случаю анекдот и садится играть в го…
_Зоя_ _Сергеевна_. Он считает, что нам с тобой вообще никуда не следует ходить…
_Кирсанов_ (раздраженно). Ну да, конечно! Он хочет, чтобы они пришли сюда, чтобы вломились, заковали в наручники, по морде надавали… (Некоторое время угрюмо молчит, а потом вдруг с невеселым смешком произносит нарочито дребезжащим старческим голоском.) «Что, ведьма, понарожала зверья? Санька твой иезуит, а Сережка фармазон, и пропьют они добро мое, промотают!.. Эх, вы-и!»
_Зоя_ _Сергеевна_ (утешающе). Я думаю, ничего особенно страшного не будет. Отправят куда-нибудь на поселение, будем работать в школе или в детском доме… Обыкновенная ссылка. Я помню, как мы жили в Карабутаке в сорок девятом году. Была мазанка, печку кизяком топили… Но холодина была зимой ужасная… А вместо сортира — ведро в сенях. Тетя Юля, покойница, она языкастая была… вернется, бывало, из сеней и прочтет с выражением: «Я люблю ходить в ведро, заносить над ним бедро, писать, какать, а потом возвращаться в теплый дом»… Две женщины немолодые, девчонка — и ничего, жили…
_Кирсанов_ (с нежностью). Бедная ты моя лапа… (Слышится стук в наружную дверь.) Погоди, я открою. Это, наверное, Кузьмич, совесть его заела…
Он выходит в прихожую и возвращается с _Пинским_. Пинского не узнать: он в старом лыжном костюме, туго перетянутом солдатским ремнем, на голове — невообразимый треух, на ногах — огромные бахилы. В руке у него тощий облезлый рюкзак типа «сидор».
_Пинский_. Я решил лучше у вас посидеть. Одному как-то тоскливо. Кстати, куда мне ключ девать? Сережке отдать, что ли? Я надеюсь, ему повестку еще не прислали?
_Кирсанов_. Еще не прислали, но могут и прислать. «Разгильдяи города Питера!»…
_Пинский_. Да нет, вряд ли. Молод еще. Хотя, с другой стороны, тетя Мотя у нас ведь непредсказуема.
_Кирсанов_. Правильнее говорить не «тетя Мотя», а «Софья Власьевна».
_Пинский_. А это одно и то же. Софья Власьевна, а кликуха у ей — тетя Мотя.
_Кирсанов_. Да-а, юморок у нас с тобой, Шурик… предсмертный.
_Пинский_. Типун тебе на язык, старый дурень! Не дрейфь, прорвемся. В любом случае это ненадолго. Агония! Предсмертные судороги административно-командной системы. Я даю на эти судороги два-три года максимум…
_Кирсанов_. Знаешь, в наши годы — это срок.
_Пинский_. Зоя, что это ты делаешь?
_Зоя_ _Сергеевна_. «Молнию» пришиваю.
_Пинский_. Ну и глупо. Завтра она у него сломается, и что тогда прикажете делать? Пуговицы надо! Самые здоровенные… И никаких «молний», никаких кнопочек… Слушай, пойдем посмотрим, что ты там ему упаковала… Пошли, пошли!
_Кирсанов_. Тоже мне — старый зек нашелся.
_Пинский_. Давай, давай, поднимайся… Зек я там или не зек, а на зеков нагляделся — я с ними две стройки коммунизма воздвиг, пока ты в кабинетах задницу наедал!..
Все трое уходят в спальню налево, и некоторое время сцена пуста. Слышен сдавленный голос Виктора Цоя:
Из прихожей справа появляется _Базарин_.
_Базарин_. Можно? У вас там опять замок заклинило…
Проходит на середину комнаты, озирается, останавливается у стола и, зябко потирая руки, читает оставленную на столе опись. Потом пожимает плечами, снова озирается, берет телефонную трубку и быстро набирает номер. Некоторое время слушает, потом нервным движением бросает трубку. Из спальни выходит _Кирсанов_.