— К чему ты клонишь?
— Забудь.
Я больше не злился.
— Черта с два я забуду, — возразил напарник. — Ты прекрасно знаешь, что это была механическая поломка, кретин. Сам же починил!
— Нет. Я убедил тебя, что у меня все получится. Ты должен был поверить, что двигатели снова заработают. Эрик, я нашел для тебя чудодейственное средство. Я лишь надеюсь, что мне не придется изобретать новые плацебо всю дорогу домой.
— Ты в это веришь и все равно вышел на крыло на высоте шестнадцати миль? — механически фыркнул Эрик. — У тебя стальные яйца, недомерок, но лучше бы у тебя были мозги.
Я не ответил.
— Ставлю пять штук, что проблема была в механике. Приземлимся и спросим у специалистов.
— Заметано, — согласился я.
— Запускаю ракету. Два, один.
Меня вдавило в металлический скафандр. Коптящие языки пламени лизали мои уши, выписывали черные письмена на зеленом металлическом потолке, но розовый туман в глазах стоял не от огня.
Парень в толстых очках развернул схему венерианского корабля и постучал похожим на обрубок пальцем по задней кромке крыла.
— Здесь, — сообщил он. — Внешнее давление слегка пережало канал электропроводки, и кабелю было некуда гнуться. Он словно стал жестким, понимаешь? А потом металл расширился от нагрева и контакты разошлись.
— Полагаю, оба крыла устроены одинаково?
Он странно посмотрел на меня:
— Ну разумеется.
Я оставил чек на пять тысяч долларов в куче писем для Эрика и сел на самолет до Бразилии. Понятия не имею, как он меня разыскал, но сегодня утром пришла телеграмма.
ХОУИ ВЕРНИСЬ Я ВСЕ ПРОСТИЛ
Куда ж я денусь.
ДОЖДУСЬ!
(рассказ)
На Плутоне ночь. Линия горизонта, резкая и отчетливая, пересекает поле моего зрения. Ниже этой изломанной линии — серовато-белая пелена снега в тусклом свете звезд. Выше — космический мрак и космическая яркость звезд. Из-за неровной цепи зубчатых гор звезды выплывают и поодиночке, и скоплениями, и целыми россыпями холодных белых точек. Движутся они едва-едва, но заметно — настолько, что замерший взгляд может уловить их перемещение.
Что-то здесь не так. Период обращения Плутона велик: 6,39 дня. Течение времени, видимо, замедлилось для меня.
Оно должно было остановиться совсем.
Неужели я ошибся?
Планета мала, и горизонт поэтому близок. Он кажется еще ближе, потому что расстояния здесь не скрадываются дымкой атмосферы. Два пика вонзаются в звездную россыпь, словно клыки хищного зверя. В расщелине между ними сверкает неожиданно яркая точка.
Я узнаю в ней Солнце — хотя оно и без диска, как любая другая тусклая звезда. Солнце сверкает, словно ледяная искорка между замерзшими вершинами; оно выползает из-за скал и слепит мне глаза…
…Солнце исчезло, рисунок звезд изменился. Видимо, я на время потерял сознание.
Нет, тут что-то не так.
Неужели я ошибся? Ошибка не убьет меня. Но может свести с ума…
Я не чувствую, что сошел с ума. Я не чувствую ничего — ни боли, ни утраты, ни раскаяния, ни страха. Даже сожаления. Одна мысль: вот так история!
Серовато-белое на серовато-белом: посадочная ступень, приземистая, широкая, коническая, стоит, наполовину погрузившись в ледяную равнину ниже уровня моих глаз. Я стою, смотрю на восток и жду.
Пусть это послужит вам уроком: вот к чему приводит нежелание умереть.
Плутон не был самой далекой планетой — он перестал ею быть в 1979 году, десять лет назад. Сейчас Плутон в перигелии — настолько близко к Солнцу (и к Земле), насколько это вообще достижимо. Не использовать такой шанс было бы нелепо.
И вот мы полетели — Джером, Сэмми и я — в надувном пластиковом баллоне, с двигателем на ионной тяге. В этом баллоне мы провели полтора года. После такого долгого совместного пребывания без всякой возможности остаться наедине с самими собой мы должны были бы возненавидеть друг друга. Но этого не случилось. Психометристы хорошо подбирают людей.
Только бы уединиться хоть на несколько минут. Только бы иметь хоть какое-то не предусмотренное программой дело. Новый мир мог таить бесчисленное множество неожиданностей. И наша посадочная ступень, эта металлическая рухлядь, тоже могла их таить. Наверное, никто из нас до конца не полагался на нашу «Нерву-К».
Подумайте сами. Для дальних путешествий в космосе мы используем ионную тягу. Ионный двигатель развивает малые ускорения, но зато его хватает надолго — наш, например, проработал уже десятки лет. Там, где тяготение много меньше земного, мы садимся на безотказном химическом топливе; чтобы опуститься на Землю или Венеру, мы используем тепловой барьер и тормозящее действие атмосферы; для посадки на газовых гигантах… Но кому охота там садиться?