Внезапно испугавшись смелости своего поступка, Кетлин задержалась в проеме, глядя на человека, который сидел за столом и что-то писал при свете затененной настольной лампы. Кир Грей не сразу поднял голову. Но через мгновение девушка поняла, что он уже знает, кто это вошел, и тут к ней пришла смелость хорошенько рассмотреть этого могущественного человека, пока он молчит.
Было что-то величественное в этом повелителе людей, что всегда восхищало ее, и даже сейчас, когда страх перед ним навалился на нее всей своей тяжестью, она не могла это не отметить. Резкие черты придавали его лицу благородное выражение; сейчас он задумчиво склонился над письменным столом, размышляя над очередной фразой письма.
По мере того, как он писал, она была в состоянии следовать по поверхности за его мышлением, но не более. Потому что Кир Грей, она обнаружила это давным-давно, разделял с этим самым ненавистным человеком, Джоном Петти, способность мыслить в ее присутствии, не отклоняясь, причем, таким образом, что чтение его мыслей становилось практически невозможным. Она могла уловить только скользящие по поверхности мысли, слова письма, которое он писал. И ее возбуждение и нетерпеливость перебороли всякий интерес к его писанине.
— Там, в моей комнате, какой-то человек, — взорвалась она. — Он хотел убить меня!
Кир Грей поднял голову. Его лицо стало более суровым, когда он полностью перенес на нее свое внимание. Благородные линии его профиля уступили место решительности и властности. Кир Грей, повелитель людей, холодно смотрел на нее. Когда он заговорил, его ум двигался с такой точностью, а голос и разум были столь тесно скоординированы, что она не была в состоянии определить, издает ли он вообще какие-либо звуки.
— Какой-то убийца, да? Продолжай!
Кетлин разразилась дрожащим потоком слов, в которых было все, что случилось с ней с того времени, когда Дэви Динсмор насмехался над нею еще на стене дворца.
— Значит, ты думаешь, что за всем этим стоит Джон Петти? — спросил он.
— Только он мог бы решиться на это. Секретная полиция распоряжается людьми, охраняющими меня.
Грей медленно кивнул, и она почувствовала, что его мозг чуть-чуть напрягся. Однако мысли его продолжали быть глубокими, спокойными и неторопливыми.
— Значит, это случилось, — сказал он наконец мягко. — Джон Петти делает заявку на высшую власть. Я почти чувствую жалость к этому человеку. Он слишком слеп к своим собственным недостаткам. Никогда шеф секретной полиции не станет пользоваться доверием народа. Меня боготворят и боятся. Его же — только боятся. А он думает, что это важнее всего.
Карие глаза Грея серьезно смотрели на Кетлин.
— Он намеревался убить тебя до срока, установленного Советом, потому что я бы уже ничего не смог предпринять, поставленный перед свершившимся фактом. И эта беспомощность в противодействии ему, он это точно рассчитал, снизила бы мой авторитет в Совете, — теперь его голос был совсем низким, как будто он совсем забыл о Кетлин и размышлял вслух. — И он прав. Совет был бы только раздражен, если бы я попытался навязать им какое-то решение относительно смерти ненавистного слэна. И все же они не предприняли бы никаких действий против меня. Они отлично знают, что это было бы началом конца. Распад, раскол на группы, которые постепенно становились бы все более враждебными друг другу, пока так называемые реалисты не воспользуются сложившейся ситуацией и не примкнут к какой-нибудь группе, обеспечивая ей победу, или же начнут эту приятную игру, которая известна, как игра центра против обоих крайних направлений.
Он помолчал немного, затем продолжал:
— Как ты можешь видеть, Кетлин, положение очень трудное и опасное. Так как Джон Петти, чтобы дискредитировать меня в Совете, был неутомим в распускании слухов, что я намерен оставить тебя живой. Соответственно, и это как раз то, что может заинтересовать тебя, — впервые улыбка озарила суровое лицо мужчины, — соответственно, мой авторитет и мое положение теперь зависят от того, сумею ли я сохранить тебе жизнь несмотря на все старания Джона Петти.
Он еще раз улыбнулся.
— Ну, а что ты думаешь о нашем политическом положении?
Кетлин презрительно поморщилась.
— Он дурак, выступая против вас, вот что я думаю. И я буду помогать вам, как могу. Я могу помочь читать мысли и намерения.
Широкая улыбка озарила все лицо Кира и стерла суровые линии с него.
— Ты знаешь, Кетлин, — сказал он, — мы, человеческие существа, должны иногда казаться слэнам очень странными. Например, как мы обращаемся с вами. Ты знаешь причину этого, не так ли?