— Анатоль, — взвизгнула женщина, — ты видел такого дурака?
— Да замолчи ты, зараза! — прикрикнул на нее мужчина, не сводя с обер-лейтенанта своего пистолета. — Мы же ведь, — сказал он, — так тебя сейчас обработаем, что родная мать не узнает.
— Это глупо, — ответил Отто Рихтер. — Не следует тратить время на разговоры. Я-то ведь хорошо знаю, что вы исполните все, что я потребую от вас, и даже…
Короткий рывок всем телом — и обер-лейтенант уже имел два пистолета: один — свой — в кармане, второй — чужой — в руке.
— А-а-а… О-о-о, — стонал мужчина, корчась от страшной боли в локтевом суставе.
— Да, это больно, — спокойно продолжал «дарревский молодчик». — Так вот, я и предлагаю вам не тратить времени, а исполнять то, что я от вас требую.
— Но почему вы так уверены, что мы настолько морально нечистоплотны, что согласимся на все ваши требования?
— Да просто потому, что ваша моральная чистоплотность позволила вам работать на две разведки сразу: на немецкую и на английскую. И если я только дам возможность немцам подержаться за самый кончик хвостика этого казуса моралистики, то они…
— Анатоль, — сказала женщина устало, — передай что он просит, и пусть он поскорее убирается ко всем чертям!..
Штаб армии и Северного флота узнал о плане отравления немцами тундрового побережья в тот день, когда подводная лодка Ганса Швигера входила в Карское море. Капитан-лейтенант Плетнев — тот самый, к которому приходила когда-то Аглая Никонова, — не ожидал никаких сведений и был очень рад, что «пара сапог» благополучно топает по той стороне…
Сиссу
Отгрохотали тяжелые штормы, отгудели свое тоскливое зимние ветры, сугробы стали оседать книзу — близилась весна.
Где-то на юге она сейчас уже буйно шагала по цветущей земле, выпускала из улья первую пчелу, садовод подстригал пушистые ветви, а здесь, на параллели шестьдесят девятой, еще только-только побежал первый ручей и снова замерз под вечер.
И хотя Левашев, прибыв на новое место службы, получил для себя лыжи, он уже не мог верить в зиму — она отступала, пора было скинуть валенки. Командир роты, что занимала позицию на перешейке между озерами Лайдасалми и Хархаярви, капитан Афанасий Керженцев сказал Левашеву:
— Будете служить в отделении ефрейтора Лейноннен-Матти. Он вам все объяснит, всему научит…
Левашев отыскал ефрейтора в одной из землянок, пол которой был устлан пахучими еловыми ветками. Лейноннен-Матти оказался поджарым пожилым человеком с твердым, волевым лицом, побуревшим от жгучих карельских морозов. Он сидел возле печурки, в которой пламя весело облизывало сучья сухостоя, и стругал какую-то короткую палочку.
Оглядев нового солдата светлыми глазами, ефрейтор сказал:
— Полушубок — снять!
Левашев скинул с плеч душную овчину, остался в одном ватнике. Лейноннен-Матти удивленно посмотрел на бойца, сухо улыбнулся:
— Перкеле, еще и ватник!.. Наверное, с егерями воевал?
— Так точно, товарищ ефрейтор! Был слегка контужен, вот теперь из госпиталя прямо к вам…
— Ватник снимай тоже, — распорядился Лейноннен-Матти. — Получишь взамен две пары теплого белья и свитер. Здесь тебе не егерь, а финн. Откуда и не ждешь его, примчится на лыжах и саданет тебе свой пуукко под самое сердце. Ты в своем полушубке да ватнике и развернуться не успеешь, как от финна одна только лыжня осталась… Понятно?
— Чего уж тут не понять, товарищ ефрейтор.
Лейноннен-Матти протянул солдату кисет с самосадом, они закурили, и ефрейтор продолжал:
— Взяли тут недавно одного лахтаря. «Когда вышел из части?» — спрашиваем. «Вчера вечером». А взяли мы его уже на рассвете. «Где же стоит твоя часть?» — «В поселке Куукауппи», — отвечает. А ведь этот Куукауппи в восьмидесяти километрах отсюда! Стали проверять — не врет. Вот и выходит, что он за одну ночь столько километров отмахал на лыжах. «Устал?» — спрашиваем. А он одно только твердит: «Сиссу, сиссу, сиссу…» Это у них такая теория о финской выносливости есть, сиссу зовется…
Лейноннен-Матти протянул руку к лыжам, оставленным бойцом возле дверей землянки:
— Сейчас получил?
— Сейчас.
— Хорошие суксет,[14] — сказал ефрейтор и вдруг легко переломил на колене лыжные палки, бросил обломки в печурку. — Это лишнее, — заверил он. — На лыжах ты через любую мину проскочишь, а ударь по ней палкой — сам знаешь, что будет… Нож есть?