— Сейчас агитировать начнут, а потом из гаубиц шпарить, вот увидите.
— Красноармейцы! — повторил голос. — Поворачивайте штыки в землю и сдавайтесь в плен. Мы вас будем кормить хорошо. Масло, сыр, шоколад — вот чем мы снабжаем пленных, каждый красноармеец получит по стакану вина в день…
Старший лейтенант Керженцев злобно сплюнул:
— Вот сукины дети! Сами «няккилейпя» и «каккару» жрут, а тут — масло, сыр, шоколад. Нашли чем соблазнить нас: стаканом вина в день, ха!.. Ну-ка, ефрейтор, разбей им эту говорильню.
Лейноннен-Матти, захватив автомат, убежал исполнять приказание, и шепелявый скоро замолчал, оборвав свою агитацию на полуслове.
А через несколько минут на перешейке разорвался первый снаряд. Он вздыбил землю невдалеке от походной кухни, и молодой повар, мешавший в котле кашу, слабо охнув, свалился с прицепа. Второй снаряд развалил на несколько частей громадный валун. Третий…
Левашев не видел, куда упал этот третий, — он уже сидел в укрытии рядом с ефрейтором.
Керженцев, пробегая мимо них в командирский окопчик, крикнул:
— Матти, потом зайдешь ко мне — поговорим, что нам с этой гаубицей финской сделать!
Вянрикки Юхани Вартилаа, замещавший лейтенанта Суттинена, однажды вечером принес в землянку патефон и набор пластинок к нему под названием «руссофон».
— Мы давно не занимались русским языком, — сказал он. — Но мы должны знать язык врага в пределах необходимого.
Из-под тупой деревянной иглы шипящая мембрана выбрасывала в уши солдат «необходимые фразы»:
— Стой, руки вверх!
— Сдавайся в плен, иначе — убью!
— Поворачивайся спиной и не двигайся!
Окончивший в Германии финский факультет Потсдамской офицерской школы, где изучение русского языка было обязательным, Юхани Вартилаа переводил — и солдаты унылыми голосами повторяли:
— Я хочу быть гостем в твоем доме!
— Где ваш колхозный скот?
— Куда вы запрятали хлеб?
В изданном еще до войны «руссофоне» — на случай победы — были заготовлены и такие фразы:
— Какие папиросы, господин солдат, вы курите? — спрашивал «благодарный» русский своего «освободителя» — маннергеймовца, когда тот устроился в его доме.
— Я курю только «Дюшес», — отвечал ему воображаемый «освободитель».
Тогда из-под мембраны слышался вздох, и скорбный голос «освобожденного» отвечал:
— Но у нас нету папирос «Дюшес». При коммунистах остались только «Беломорканал» и махорка…
Впрочем, вянрикки в таких случаях снимал с патефона пластинку и подыскивал другую.
— Это нам пока не нужно, — говорил он, и солдаты молча переглядывались. «Да, конечно, не нужно, — говорили их взгляды. — Как сели в карельских болотах, так и сидим три года. И никто нас не спрашивает, какие мы папиросы любим, — сами лист березовый собираем и дымим…»
Неожиданно петсамовский горняк Олави — тот самый, который первым затеял драку с ефрейтором Нишецем, — сказал:
— Херра вянрикки, а зачем нам все это?
— То есть — что? — спросил Юхани Вартилаа, остановив патефон. — Зачем вам знать язык москалей?
— Нет, херра вянрикки, я имею в виду другое…
Вартилаа понял и, как-то сразу съежившись, оглядел солдат. Среди них было много «муонамиес», «торпари» и «мякитупалайнен». Первые батрачили всю жизнь за одни харчи, вторые арендовали землю у кулаков, третьи, жители бугра («мяки»), на котором у них стояла избушка («тупа»), были хозяевами в пределах своего крохотного огорода. Все они издавна жили в мечтах о земле, которую можно по своей воле перепахать, переделать, засеять.
И вянрикки осторожно завел речь об азиатской угрозе, о том, что нужно ликвидировать коммунистическую систему, иначе придет москаль и задушит европейскую цивилизацию. Юхани Вартилаа еще раз оглядел своих солдат, бывших батраков, и выложил перед ними последний козырь: заговорил о расширении пространств «великой Суоми».
— Вы хотите земли? — воодушевился он. — Надо воевать. Когда мы победим, у каждого финского солдата будет много земли, своя усадьба с баней и малинником, а в придачу — долговременный кредит в акционерном обществе.
Через раскрытую дверь землянки донеслись выстрелы. Влетел капрал Хаахти, крикнул:
— Херра вянрикки!.. Рюссы пробрались, сейчас гаубицу нашу тащат!..
Спохватились поздно: русские уже катили пушку по лесной тропинке в сторону перешейка. Вслед им была послана погоня. Десять автоматчиков во главе с капралом Хаахти бросились отбивать свое орудие. Тогда русские открыли огонь из гаубицы прямой наводкой. Обратно автоматчики вернулись, неся на себе раненых и убитых. Один солдат, которому осколком разворотило живот, кричал на весь лес от боли, и вянрикки Вартилаа утешал его: