Ирина Павловна развернула письмо сразу похолодевшими пальцами:
«Дорогая моя мама! Прости, что ухожу, не попрощавшись. Паспорт получил. Взял крепкие штаны из чертовой кожи и свитер. Так что мне будет тепло. Вернусь не знаю когда, скоро меня не жди и не сердись. Вернусь — все объясню. Не волнуйся только.
Ирина Павловна, не веря своим глазам, прочитала эту записку несколько раз и, точно желая убедить себя в чем-то, сказала:
— Ведь он совсем еще мальчик… совсем мальчик…
Так закончился для нее этот день.
День еще только начинался.
Засунув руки в карманы штанов, запачканных пятнами масел и красок, Сережка, насвистывая, широко шагал по улице. Все было продумано давно — значит, бояться нечего. Он только ждал удобного случая. Этот случай представился: паспорт лежит в кармане, а без него, к сожалению, не дают ходу человеку в этом мире…
— Здорово, капитан! — кричали, увидев его, мальчишки.
— На все четыре ветра, — отвечал Сережка.
— Куда потралил?
— Не ваше дело, салаги…
А вот и порт: он встречает его, как всегда, сиренами кораблей, грохотом лебедок, выкриками грузчиков. Над причалами возвышались тупые бивни форштевней океанских транспортов, сновали матросы, бегала по рельсам маленькая охрипшая «кукушка». Из люков корабельных кубриков доносились мотивы моряцких песен, в воздухе висела неугомонная «майна».
Рот сам по себе открывался от наслаждения. Сережка долго бродил в толпе матросов, мимоходом подставляя свое плечо для подмоги любому грузчику.
Наконец остановился возле двух матросов. Один матрос сказал другому:
— Что? На приколе сидишь, скоро зад обрастет ракушей?
— Да, не везет — всю кормушку нам разворотило, — ответил второй. — А твой «Жуковский» никак уходит?
— Да, нас уже скоро на рейд буксиры потащат. Вечером «яшку» поднимем, и — плевал я на все!
— А куда идете, знаешь?
— В море выйдем — там скажут…
Дальше Сережка уже не слушал. Он проскочил в конец причальной линии, где высился покатым бортом транспорт «Жуковский». У трапа стоял часовой, который преградил дорогу откинутым штыком.
— Ну, чего пугаешь? — сказал Сережка. — Не маленький…
— Тебе кого, чешуенок?
— Капитана. А что?
— Капитан в таможне, — отрезал матрос. — Проси старпома — тогда пущу.
— Ну, давай к старпому.
— Сигай в тот люк…
Старпом оказался похожим на барона Мюнхгаузена — именно таким его изображают на картинках в детских книжках. Сам длинноногий, тощий, усы взъерошены, глаза навыкате…
— Поди-ка сюда, — поманил он Сережку пальцем.
Едва Сережка доверчиво приблизился к нему, как моряк сразу же больно схватил его за локоть:
— По глазам вижу — ты получил паспорт.
— Да.
— И живешь в Мурманске?
— Да.
— И хочешь, чтобы я тебя принял на корабль?
— Да.
— И будешь делать все?
— Да.
— И даже согласен чистить картошку?
— Конечно.
— Все ясно, — огорчился старпом. — До чего же вы неоригинальный народ! Все, как один, отвечают одинаково. Увы, юноша, вы должны меня извинить, но вам не придется быть моим коллегою…
Моряк развернул Сережку к себе спиною, поддал коленом под зад и коротко крикнул:
— Вон!
— Ой, — сказал Сережка.
— Вы что-то изволили сказать? — любезно осведомился моряк.
Сережка, потирая ушибленное место, расхохотался прямо в лицо старпому:
— А это здорово! Крепко вы мне дали…
— Вам понравилось? — удивился моряк.
— Да, — ответил Сережка, — это вы мне понравились. Я так думаю, что мне будет приятно служить под вашим командованием. А отступать я не люблю… Итак — до завтра!
Море… Оно шумело совсем рядом, такое близкое и такое недоступное. Больше всего на свете Сережка любил море. Оно прочно входило в его дом, становясь для всей семьи верной, хотя и не укатанной дорогой, по которой прошли его прадед, дед и отец. О море напоминало все: штормовые плащи отца, в складках которых засохли комки голубоватой соли, комната матери, заставленная аквариумами с морскими животными, разговоры моряков, тянущиеся далеко за полночь, — от этих разговоров всегда хотелось встать, покинуть дом и идти навстречу ветрам, шквалам, просторам.
В детстве он пережил много увлечений: собирал коллекции диковинных марок, охотился на диких уток в тундре, учился в Доме пионеров играть на скрипке, но твердо знал, что это все отойдет и останется одно — море!