— В том числе мусорщиков, — сказал я.
— Не связывайтесь с молодыми мусорщиками, — сказал Том.
— Уже связались, — ответил Стив. Теперь вздохнул Том:
— И без того слишком много стычек и ссор. Зачем? Когда живых — раз, два и обчелся?
— Они первые начали.
В стекло ударили большие капли дождя. Я смотрел, как они стекают, и жалел, что у нас нет окна. Хотя дверь была закрыта, а небо — затянуто тучами, книги, посуда, лампы и даже стены слабо серебрились, будто подсвеченные изнутри.
— Не смейте драться на толкучке, — сказал Том. Стив тряхнул головой:
— Не будем, если они первые не начнут. Том нахмурился и сменил тему:
— Урок выучил? Стив мотнул головой:
— Работы было много… извини. Помолчав, я сказал:
— Знаете, что мне это напоминает?
— Что напоминает что? — спросил Том.
— Берег. Как будто сперва были только холмы и долины, до самого горизонта. Потом какой-то великан провел посередине черту, и все к западу от нее опустилось и стало океаном. Там, где черта разрезала холм, получился обрыв, а где долину — болото или пляж. Но везде по прямой, понимаете? Холмы не вдаются в океан, волны не заливают долины.
— Это разлом, — сказал Том задумчиво, словно сверяясь с книжкой у себя в голове. — Поверхность земли состоит из огромных плит, которые медленно ползут. Честно! Очень медленно — может быть, на дюйм за время вашей жизни, за время моей — на два, а мы живем за разломом, вдоль которого плиты соприкасаются. Тихоокеанская плита ползет на север, наш берег — на юг. Потому и прямая линия. И землетрясения — вы их помните — оттого, что плиты трутся. Однажды… однажды в старые времена землетрясением разрушило все прибрежные города. Дома падали, как в тот самый день. Начались пожары, нечем было тушить. Автострады вроде нашей встали дыбом, и поначалу никто не мог приехать, даже спасатели. Многие тогда погибли. Зато когда догорели пожары… понаехали отовсюду. Пригнали машины, привезли материалы, пустили в дело то, что осталось от домов. Через месяц на месте прежних стояли новые города, словно землетрясения не было в помине.
— Врешь, — сказал Стив. Старик пожал плечами:
— Так было.
Мы сидели и сквозь косые струи дождя смотрели на долину внизу. Черные ливневые щетки мели испещренное барашками море. Несмотря на годы трудов, на квадратики полей у реки, на мостик и крыши домиков — деревянные, черепичные, из телефонного провода, — несмотря на все это, главным признаком человеческого присутствия в долине оставалась автострада — мертвая, в трещинах, наполовину занесенная песком и бесполезная. На наших глазах бетонные плиты намокли, стали из беловатых серыми. Много раз мы сидели вот так у Тома, пили чай и глядели в окно — Стив, и я, и Мандо, и Кэтрин, и Кристин, — занимались уроками или пережидали ливень, и много раз старик рассказывал нам про. Америку, и всякий раз показывал на бетонку. Он описывал мчащиеся по ней автомобили, так что я почти видел их: огромные стальные махины всех оттенков и форм спешат по делам в Сан-Диего или Лос-Анджелес, летят друг другу навстречу, рулят, чудом избегая рокового столкновения, свет красных и белых фар скользит по мокрому бетону, озаряет холмы, брызги взметаются вверх и закрывают обзор, и рядом с каждым пассажиром притаилась Смерть — так рассказывал Том, и под конец я уже дивился, что бетонка пуста.
Однако сегодня Том молчал, вздыхал, поглядывал на Стива и качал головой. Прихлебывал чай. Я расстроился. Лучше бы он что-нибудь рассказал. Придется идти домой под дождем, а отец вечно экономит дрова, в хижине колотун, и долго после ужина — рыбы с хлебом — я буду сидеть над углями в промозглой тьме… Бетонка, серая на фоне мокрой лесной зелени, казалась дорогой исполинов, и я думал: неужели автомобили никогда по ней не помчатся?
Глава 3
Снаряжать караван на толкучку собиралось почти все население Онофре. У поворота на Бэзилонский перевал нас толклось человек двадцать — кто грузил рыбу в установленные на подводы лодки, кто бегал в долину за позабытыми вещами, кто орал на собак, которые раз в жизни сгодились на что-то путное — тащить подводы. Запрячь их была сущая мука. Вокруг подвод народ ссорился из-за места. Лодки, установленные на легкие железные рамы с двумя колесами, подвижны, но не очень вместительны. Так что старый Том ругался на всякого, кто пробовал изменить опасное нагромождение горшков с медом, Кэтрин столь же рьяно оберегала хлебы, а Стив требовал целые лодки под свой товар. На толкучку мы возим в основном рыбу — живую и вяленую, девять или десять телег, и моя обязанность — помогать с погрузкой Рафаэлю, Стиву, Доку и Габби. Рыба билась, собаки лаяли, Стив командовал направо и налево и распоряжался всеми, кроме Кэтрин, которая бы живо дала ему пинка, а над головой вились чайки и вопили так, будто понимают, что им ничего не достанется. Собаки бесились. В самый разгар невообразимого гвалта мы тронулись.