Наконец путешествие закончилось, — и мы въехали в деревню, встреченные неистовым гамом женщин и детей и собачьим лаем. Эта орава начала было травить меня, но вождь поспешил увести меня в свой вигвам. Навстречу ему вышла молодая женщина, судя по цвету лица, совсем не индианка; одежда се отличалась изяществом и опрятностью, выделявшими ее из толпы дикарок.
Она посмотрела на меня с участием и, когда муж ее вышел, спросила меня по-испански, гаучо ли мой отец и где его хижина? Я в двух словах рассказал ей историю нашей колонии и то отчаяние, в какое должен был повергнуть моих родителей мой плен.
Молодая женщина казалась растроганной. «И мне пришлось быть оторванной от родителей и родного крова, — проговорила она. — Но дикари были ко мне добры, и я научилась любить их. Все-таки я ни на минуту не забывала своего бедного отца и мать, которая едва ли пережила потерю своей маленькой Зары».
Я сразу догадался, что предо мной — ваша пропавшая дочь, Альмагро, и потому спросил: «Как имя твоего отца? Альмагро ди Вальдивия?»
Она вскрикнула: «Разве ты, юноша, знаешь моего отца? Жив ли он?»
В ответ на это я рассказал ей, как мы познакомились с вами, Альмагро, и как вы стали членом нашей общины, как наконец у вас зародилась первая надежда, при взгляде на вышитый чепрак.
Глаза ее заблестели. «Какая счастливая мысль пришла мне тогда — вышить чепрак! А я-то так сочувствовала горю Кангополя, огорченного потерей чепрака; я и не подозревала, что моя работа попадет в руки бедного отца!»
Она много плакала о матери и очень хотела увидеть отца, но и подумать не могла, чтобы оставить мужа. «Он очень добр ко мне, — говорила она, — даже не захотел взять вторую жену, чтобы дочь гаучо могла быть единственной хозяйкой в его доме». Кроме того, ее привязывает к мужу и ребенок.
Затем она сообщила мне, что и живя среди язычников, она старалась не забывать тех молитв, которым когда-то учила ее мать. Она пыталась было уговорить и Кангополя молиться вместе с ней, но муж ответил, что пускай она молится по-своему, а его оставит в покое, ибо его бог — бог крови и брани, который любит только храбрых, переселяя их после смерти в обширные поля, где не переводится дичь.
Я все-таки постарался углубить ее знания религии и с этой целью рассказал ей главнейшие события Священного Писания. Зара слушала внимательно и потом попросила поговорить об этом с Саусимианом, дядей Кангополя, больным старцем, который был уже всем в тягость. Он видит, что смерть близка, и боится ее. Ему не верится, чтобы, при его старости и слабости, обещанный воинам рай мог доставить ему блаженство.
Я вместе с Зарой посетил несчастного старика. Действительно, он был очень дряхл; но ум у него был живой и светлый. Раньше он бывал в городах, видел цивилизацию и теперь был настроен скептически к индейскому раю. Видя, что почва здесь подготовлена, я вспомнил, папа, ваши проповеди и стал рассказывать ему, что ожидает христиан после смерти. Со мной было маленькое испанское Евангелие, подарок мистера Керризерса; Зара спасла его от вороватых ребятишек и выпросила у меня, чтобы читать время от времени. Из него я и прочел кое-что для Саусимиана, а после меня стала читать Зара.
Задумав бежать, я, конечно, не сообщил Заре о своем намерении, так как был уверен, что Зара сочтет своим долгом все передать мужу. Но перед самым бегством я на вырванном из записной книжки листке написал по-испански: «Я убегаю к моему отцу и твоему отцу. Приходи к нам, Зара, с мужем и сыном, но без воинов. Оставляю тебе Слово Божие, читай из него Саусимиану, а мы будем молиться за всех вас!» Листок я вложил в Евангелие, а книгу положил на видное место, затем поспешил покинуть деревню. Остальное вы уже знаете!..»
Альмагро был глубоко взволнован этим рассказом и горячо поблагодарил юношу за его старания возвратить его дочь к христианской вере.
Люис, желая развлечь гаучо от поглощающей его тяжелой думы, просил рассказать им о нападении дикарей на Эсперансу.
— Мы рано разошлись, — начал Альмагро, — я сидел один, погруженный в свои думы; вдруг послышался яростный лай Уэллеса. Предчувствуя неладное, я немедленно побежал в общую комнату собирать оружие; в это время Мария, догадавшаяся взойти на площадку для обзора, закричала оттуда: «Принесите скорее воды, бочки почти пусты, а я вижу много факелов!» Действительно, мы упустили из виду возможность нападения дикарей и не думали о бочках. Теперь все лихорадочно принялись за работу. Едва мы успели наполнить водой бочки, как дикари разом бросили нам свои факелы. Между тем Том, державший шланг, от волнения не мог направить струи воды как следует, и наша изгородь занялась огнем. Ветер погнал пожар к дому. Я бросился на помощь Тому, и тут-то раздались ваши выстрелы.