Глава 19
В тот день госпожа де Ла Моннери, следуя привычке, установившейся у нее с самого начала лечения, прогуливалась перед заходом солнца по берегу озера Баньоль-де-л’Орн. Она была в траурном платье из легкой черной шерсти с белой шелковой вставкой, дряблую шею прикрывала матовая лента, над головой она держала раскрытый зонт.
Как обычно, ее сопровождал пожилой господин в белом фланелевом костюме, в высоком стоячем воротнике, белом галстуке и в канотье из слегка пожелтевшей тонкой соломки. Пожилого господина с изысканными манерами звали Оливье Меньерэ, его считали внебрачным сыном герцога Шартрского.
Они разговаривали мало; госпожа де Ла Моннери в последнее время стала туговата на ухо, а ее спутник, застенчивый от природы, краснел каждый раз, когда она властным тоном просила повторить сказанное.
— Надеюсь, завтра еще постоит хорошая погода, — заметила госпожа де Ла Моннери.
— Да, хотя неизвестно, что предвещают эти маленькие облачка, — ответил Оливье Меньерэ, подняв трость к небу и стараясь отчетливо произносить каждое слово.
Несколько минут они шли молча. Над озером пронесся ветерок и поднял легкую рябь. Госпожа де Ла Моннери чихнула.
— Не холодно ли вам, дорогая Жюльетта? — с тревогой в голосе спросил старик.
— Да нет же, нет! Это просто цветочная пыльца. Ветер растормошил цветы на клумбах, и я вдохнула пыльцу.
Они подошли к плакучей иве — конечному пункту их ежедневной прогулки — и не сговариваясь повернули обратно.
— Сегодня вечером в казино концерт, не хотите ли пойти? — спросил Оливье Меньерэ.
Но тут же покраснел от допущенной бестактности: ведь он предложил ей появиться в свете, хотя она еще была в трауре.
Госпожа де Ла Моннери заколебалась.
— Ну, один-то раз можно пренебречь приличиями, — сказала она. — Это же концерт!.. Но не будет ли там резко звучащих инструментов? Они меня совсем оглушают.
— Нет, в программе Шопен, его музыка успокаивает.
— Если так, я согласна.
Меньерэ проводил ее до дверей гостиницы «Терм». Сам он жил в соседнем отеле. Держа шляпу и палку в левой руке, он поднес к губам руку госпожи де Ла Моннери в черной кружевной перчатке.
— Я зайду за вами в половине девятого.
У себя в номере госпожа де Ла Моннери обнаружила ожидавшую ее Изабеллу.
— Что ты здесь делаешь? Почему не предупредила о своем приезде? — удивилась госпожа де Ла Моннери.
Изабелла стояла возле стола, на котором были расставлены пять или шесть балерин из хлебного мякиша в пачках из золотой бумаги.
— Да-да, — сказала старая дама, указывая на свои творения, — теперь я леплю их из пеклеванного хлеба. Мне кажется, так получается гораздо лучше… Чем объяснить твой внезапный приезд? А номер ты сняла? Нет? Ты ни о чем не заботишься! Где твои вещи?
— Чемодан внизу, в вестибюле, — ответила Изабелла.
На ее поблекшем от горя лице еще видны были следы слез, пролитых ночью.
— Тетя, мне надо поговорить с вами…
— Я так и думала… Слушаю тебя! — сказала госпожа де Ла Моннери.
— Тетя, я беременна, — пролепетала Изабелла.
— Что? Говори громче!
— Я жду ребенка, — сказала Изабелла, повышая голос.
Госпожа де Ла Моннери бросила суровый взгляд на крохотных балерин и вытащила длинные булавки, которыми была приколота к волосам ее шляпа.
— Ну что ж, — ответила она, передернув плечами, — можешь гордиться: ты, как никто, умеешь портить людям отдых!.. В чьем обществе ты свершила сей подвиг? Отвечай, я имею право знать!
— Это Симон Лашом, — отчетливо произнесла Изабелла. — И я люблю его, — вызывающе добавила она, как бы защищаясь.
Будь Изабелла вполне искренна, она призналась бы, что ее любовь стала менее пылкой с тех пор, как она узнала о своем положении.
— Час от часу не легче! — воскликнула госпожа де Ла Моннери. — Жалкий учителишка, да еще и голова у него величиной с тыкву! Этот субъект — еще один подарочек твоего покойного дядюшки! Конечно, все случилось в те вечера, когда вы вместе разбирали бумажный хлам, оставшийся после Жана! Все это следовало бы сразу сжечь!
— Но этот жалкий учителишка, как вы, тетя, его именуете, состоит сейчас при особе министра! — ответила обиженная Изабелла.
— Вот обрадовала! Он еще и политикой занимается? Малый без стыда и без совести, сразу видно!.. Войдите! — крикнула она, внезапно прерывая фразу.
— Никто не стучался, — сказала Изабелла.