— Почему бы и нет? Это возможно и в более позднем возрасте, — ответил Лартуа, не сводя взгляда с Сильвены.
Молодая актриса, повернувшись к Симону, напевала мелодию песенки, которую исполнял оркестр.
— Ты слышишь, Сильвена? — многозначительно заметил Люлю. — Сам Лартуа утверждает, что я могу стать отцом ребенка. Он даже говорит, что сейчас у меня самый подходящий возраст. Я хочу от тебя ребенка, девочка!
Сильвена бросила на прославленного медика вопросительный взгляд, а затем пронзительно рассмеялась.
— Что ты тут нашла смешного? — обиделся Люлю. — Мое желание лишь свидетельствует о настоящей любви.
— Полно, Люлю, не говори глупостей.
— Почему глупостей? Или ты хочешь сказать, что…
Он побагровел и обозлился не на шутку. Сильвена поспешила поправить дело.
— Люлю, миленький, что с тобой? Я же нисколько не сомневаюсь, что ты можешь наградить меня ребенком! — проговорила она. — Но я-то не хочу ребенка. Что я с ним стану делать? Подумай о моей артистической карьере. А кроме того, дети — это дорогое удовольствие!
Она обняла Моблана за шею и стала к нему ластиться.
— Слушай, девочка, я хочу во что бы то ни стало насолить Шудлеру!.. Мне противно слушать, как он хвастает своими внуками… Ради одного этого… — хрипел Моблан. — Если ты мне родишь ребенка, я подарю тебе миллион.
Сильвена вздрогнула и бросила на него испытующий взгляд.
— Нет, нет, я вовсе не пьян, — настаивал Люлю, — я именно так и сказал: миллион франков, иначе говоря, пятьдесят тысяч луидоров. Сразу же, в день рождения младенца, наличными.
Он призвал в свидетели сидевших за столом.
— Слушайте все! — крикнул он. — Если эта крошка родит мне ребенка, я ей дарю миллион.
Громкие возгласы и смех слились в общий гул.
— Браво!
— Когда это произойдет?
— Кто будет крестным отцом?
Люлю самодовольно выпятил грудь и смеялся, показывая длинные желтые зубы.
— Напиши все это на бумаге, — попросила Сильвена, стараясь перекричать присутствующих.
— Вот именно, на бумаге, чтобы сохранился документ для архива! — завопил Симон. — Мне нравятся такие мужчины, как вы!
Он достал из кармана листок бумаги и смотрел, как Люлю Моблан пишет обязательство по всей форме.
Глаза у Симона заволокло туманом. Лица соседей расплывались, внезапно меняли очертания. Впрочем, он обращал теперь внимание лишь на Сильвену. Симон был в том состоянии, когда у пьяного возникают навязчивые желания и дьявольские планы их осуществления. Он хотел обладать этой девчонкой немедленно, этой же ночью, а потому твердо решил оставаться в обществе Люлю и Сильвены ровно столько, сколько потребуется. Лишь два обстоятельства могли остановить его: если он напьется в дым либо если дверь Сильвены захлопнется у него перед носом.
Сильвена спрятала листок в сумочку и, рассмеявшись неприятным, резким смехом, засунула кусочек льда за воротник Симона и взъерошила ему волосы.
Не один Симон вынашивал дьявольские планы в отношении Сильвены. Княгиня Тоцци внимательно следила за своим возлюбленным, которого била мелкая дрожь, и в каких-то темных целях старалась понять, испытывает ли он влечение к рыженькой.
Внезапно Тоцци наклонилась и что-то шепнула на ухо спутнику.
— Нет, я хочу домой, и все, — ответил он.
— Ни к чему торопиться, ведь так или иначе сегодня ночью я буду с тобой, — пробормотала княгиня Тоцци.
— Я вовсе не этого хочу, ты сама отлично знаешь!
— Невежа! Ты мне за все заплатишь.
— А я тебя брошу, слышишь? Сегодня же брошу! Не желаю больше сносить рабство!
За соседним столиком сидела Анни Фере; она наблюдала за Сильвеной и думала: «Если б она осталась одна, я увела бы ее к себе, эту потаскушку! О, она еще когда-нибудь придет ко мне…»
Что касается Лартуа, то он, следуя своей привычной тактике, прикидывал, как устроить, чтобы на обратном пути остаться вдвоем с Сильвеной и проводить ее домой. «Впрочем, нет, ничего не получится, парочки уже составились. Отвратительный вечер, пустая трата времени!..»
Он знал, что через три дня найдет упоминание о себе в «Кри де Пари», и думал: «Глупо, ах как глупо было приезжать сюда. Я чувствую себя еще более одиноким, чем раньше». Окружавшие его люди, наполовину или совсем утерявшие способность мыслить и рассуждать здраво, бормотали что-то невнятное, смеялись, кричали, спорили и все же — вопреки всем законам логики — понимали друг друга. Но его никто не понимал.
Сильвена и Симон с такой силой чокнулись, что бокал в руках Лашома разлетелся вдребезги. Пальцы его окрасились кровью, но он даже не обратил на это внимания. Чтобы не остаться в долгу, Сильвена разбила свой бокал о край стола. Официант с салфеткой в руке, согнувшись, подобрал осколки и вытер лужицу шампанского.