Молодой человек представил себе домкрат с намертво стертой резьбой и поморщился: у него было сильно развито воображение. Он поднялся и вышел из автобуса.
Шофер, окруженный пассажирами, стоял на земле и рассматривал заднее колесо, словно картину Рембрандта.
Мирно шумел лес. Покачивали гордыми вершинами деревья. Дорога была пустынна. Лето уже вступило в свои права. В кювете цвели одуванчики, и кареглазая девушка в костюме джерси и голубом платочке, присев на пенечек, уже плела венок из желтых цветов.
— Или ждать, или в город идти, — сказал шофер.
— Может, мимо кто проедет? — выразил надежду невысокий плотный белобрысый мужчина с редкими блестящими волосами, еле закрывающими лысину. — Если проедет, мы из города помощь пришлем.
Говорил он авторитетно, но с некоторой поспешностью в голосе, что свидетельствовало о мягкости и суетливости характера. Его лицо показалось молодому человеку знакомым, да и сам мужчина, закончив беседу с шофером, обернулся к нему и спросил прямо:
— Вот я к вам присматриваюсь с самой станции, а не могу определить. Вы в Гусляр едете?
— Разумеется, — ответил молодой человек. — А разве эта дорога еще куда-нибудь ведет?
— Нет, далее она не ведет, если не считать проселочных путей к соседним деревням, — ответил плотный блондин.
— Значит, я еду в Гусляр, — сказал молодой человек, большой сторонник формальной логики в речи и поступках.
— И надолго?
— В отпуск, — сказал молодой человек. — Мне ваше лицо также знакомо.
— А на какой улице в Великом Гусляре вы собираетесь остановиться?
— На своей, — сказал молодой человек, показав в улыбке ровные белые зубы, которые особенно ярко выделялись на смуглом, загорелом и несколько изможденном лице.
— А точнее?
— На Пушкинской.
— Вот видите, — обрадовался плотный мужчина и наклонил голову так, что луч солнца отразился от его лысинки, попал в глаз девушке, создававшей венок из одуванчиков, и девушка зажмурилась. — А я что говорил?
Он радовался, как следователь, получивший при допросе упрямого свидетеля очень важные показания.
— А в каком доме вы остановитесь?
— В нашем, — сказал молодой человек, отходя к группе людей, изучавших сплюснутую шину.
— В шестнадцатом?
— В шестнадцатом.
— Я так и думал. Вы будете Георгий Боровков, Ложкин по матери.
— Он самый, — ответил молодой человек.
— А я — Корнелий Удалов, — сказал плотный блондин. — Помните ли вы меня — я вас в детстве качал на колене?
— Помню, — сказал молодой человек. — Ясно помню. И я у вас с колена упал. Вот шрам на переносице.
— Ох! — безмерно обрадовался Корнелий Удалов. — Какая встреча. И неужели ты, сорванец, все эти годы о том падении помнил?
— Еще бы, — сказал Георгий Боровков. — Меня из-за этого почти незаметного шрама не хотели брать в лесную академию раджа-йога гуру Кумарасвами, ибо это есть физический недостаток, свидетельствующий о некотором неблагожелательстве богов по отношению к моему сосуду скорби.
— К кому? — спросил Удалов в смятении.
— К моему смертному телу, к оболочке, в которой якобы спрятана нетленная идеалистическая сущность.
— Ага, — сказал Удалов и решил больше в этот вопрос не углубляться. — И надолго к нам?
— На месяц или меньше, — сказал молодой человек. — Как дела повернутся. Может, вызовут обратно в Москву… А с колесом-то плохо дело. Запаска есть?
— Без тебя вижу, — ответил шофер, с некоторым презрением глядя на синий костюм, на импортный галстук, повязанный, несмотря на утреннее время и будний день, и на весь изысканный облик молодого человека.
— Запаска есть, спрашивают? — вмешался Удалов. — Или тоже на базе оставил?
— Запаска есть, а на что она без домкрата?
— Ни к чему она без домкрата, — подтвердил Удалов и спросил у Боровкова: — А ты за границей был?
— Стажировался, — сказал Боровков. — В порядке научного обмена. Надо будет автобус приподнять, а вы тем временем подмените колесо. Становится жарко, а люди спешат в город.
— Ну и подними, — буркнул шофер.
— Подниму, — сказал Боровков. — Только прошу вас не терять времени даром.
— Давай, давай, шофер, — сказала ветхая бабушка из толпы пассажиров. — Человек тебе помощь предлагает.
— И она туда же! — сказал шофер. — Вот ты, бабка, с ним на пару автобус и подымай.
Но Боровков буднично снял пиджак, передал его Удалову и обернулся к шоферу с видом человека, который уже собрался работать, а рабочее место оказалось ему не подготовлено.