— Свидетелей мне не нужно, — возразил Сидоров. — Ты меня выдашь. Я вообще-то тебе зря все рассказал. Может, я пошутил.
— Хорошо. — Грубин сделал вид, что послушался Сидорова. — А я уж решил, что на самом деле.
— Иди-иди, — сказал Сидоров. — Поздно уже.
— Хорошо, — согласился Грубин.
Сидоров руки не протянул и скрылся за оградой. Грубин понимал, что он не ушел, слишком уж тихо было вокруг. Значит, стоит — следит за Грубиным.
Саша повернулся и медленно пошел прочь. В ботинки заливала вода и хлюпала там. Спиной Грубин ощущал холодный, как вода, взгляд дрессировщика. Далеко сзади раздалось басовитое «ку-ка-ре-ку!». Тиграм не спалось.
Грубин осмелился обернуться лишь тогда, когда брезентовый купол полностью растворился в темноте. Он постоял, прислушиваясь. Потом медленно пошел обратно. Он шел не прямо к воротам, а забирал левее. Вот и изгородь. Невысокая, можно перелезть. Грубин прислушался. Все тихо. Он перемахнул через изгородь, изгородь пошатнулась. Грубин замер. У Сидорова есть какой-то план. Он должен сделать так, чтобы убийство прошло безнаказанным. Может быть, он попросту заманит Таню в клетку к тиграм и скажет, что она сама виновата? На него это похоже. Ведь он сам тигра ел. Как же отыскать фургон Тани?
Грубин крался по проходу между фургонами. Слабый отсвет упал на мокрую землю. Будто где-то неподалеку светилось окошко в сторожке. Грубин завернул за фургон. И в самом деле там горело маленькое окошко. Грубин, гоня от себя надежду, подкрался к нему, приподнялся на цыпочки.
Таня Карантонис сидела в халатике за столом и читала книжку.
У Грубина от сердца отлегло.
Она была жива.
Но Сидоров мог быть поблизости. Грубин прижался к стене фургона. Дождь стекал с крыши прямо ему за шиворот. Но Грубин уже так промок, что лишние капли не ощущались.
Так прошло минут двадцать. Сидоров не появлялся. Грубин невероятно продрог. Ногу свело судорогой. В любой момент он мог умереть от переохлаждения организма. Появился насморк, потом начало щекотать в носу. Грубин сдерживался. Разок чихнул в ладонь, почти неслышно. И тут у него начался приступ. Он чихал, чихал так, что казалось, должны были сбежаться люди со всего города. Он чихал, согнувшись пополам, сотрясая стену фургончика, и не было даже сил отойти в сторону.
В таком вот согнутом положении его и обнаружила Таня Карантонис, выскочившая из фургона. Свет из открытой двери упал на Грубина, и Таня его сразу узнала.
— Что случилось? — спросила она в ужасе.
— Не… не…
— Заходите немедленно внутрь. Сидоров утонул?
Приступ прошел. Стараясь восстановить дыхание, Грубин поплелся к двери. Он еще не разобрался, хорошо или плохо, что Таня обнаружила его. Но по крайней мере он не умрет от холода.
Таня протянула тонкую сильную руку, помогая ему подняться по ступеням.
— На вас лица нет, — сказала она. — И сухого места. Все-таки что же случилось?
— Ничего, — смог наконец ответить Грубин. В фургоне было сравнительно тепло, и лампа над столом освещала учебники.
— Где Сидоров?
— Готовится, — сказал Грубин.
— Вы себя плохо чувствуете? — спросила Таня.
— Нет. Дайте соберусь с силами. Извините меня.
— За что?
— За то, что ворвался в такое позднее время.
— Так вы же не ворвались. Я сама вас позвала. К чему же готовится Сидоров?
— Чтобы вас убить.
— Убить? — засмеялась Таня. — За что же он будет меня убивать?
— За математику.
— Вы себя плохо чувствуете?
— Послушайте меня, Таня, — сказал Грубин тихо, но убедительно. — Я совершенно нормальный человек. Хотя, может быть, сейчас и не похож на нормального. Но Сидоров вас хочет съесть.
— Он всегда так говорит. Это его любимая шутка. Он в общем не злой.
— Это не шутка, Таня. Он вас и в самом деле хочет съесть. Чтобы овладеть вашими знаниями в математике.
— Так зачем же для этого меня есть? Учиться надо.
Таня не переставала улыбаться. Она, хоть и полагала Сидорова чудаком, все равно не боялась его. Она решила отвлечь Грубина от ненормальных мыслей.
— А я вот русским языком занимаюсь, — сказала она. — Я к математике способная, а к русскому языку не очень. Я двадцать школ сменила, пока с мамой и папой ездила по циркам. Вот и хромает у меня грамотность. Знаете, я парашют через «у» написала в диктанте. Смешно, правда?
— Нет, все это не смешно. Вам грозит опасность. И если мы не поймаем сегодня его за руку, русский язык вам никогда не понадобится. Не перебивайте меня. У него как звери выступают? Они у него изображают других зверей. А почему? Потому что он одних зверей другими кормит и всю информацию из клеток им передает, как планарии.