Вечером, часов в шесть, старшина милиции Пантелеймонов ввел во двор старика Ложкина. Ложкин стеснялся неожиданной скандальной славы, отворачивался от взглядов и возгласов соседей и делал вид, что ведут вовсе не его, а кого-то другого.
Старшина Пантелеймонов вел за собой ложкинский велосипед с погнутым передним колесом.
— Матрена Тимофеевна! — воскликнул он, становясь посреди двора. — Принимай своего хулигана.
— Что такое, что такое? — Старуха Ложкина высунулась по пояс из окна на втором этаже. — Быть этого не может.
— Ну зачем вы так, — сказал Ложкин милиционеру укоризненно. — Люди же смотрят.
— А это и есть гласность закона, — сказал старшина. — И профилактика.
— Чего он натворил-то? — спросил Корнелий Удалов. — Может, на поруки брать пора?
— Нет, мы его так отпустим, — сказал Пантелеймонов. — Он на козу на велосипеде наехал, травму ей нанес, а потом скрылся с места происшествия. Пришлось чуть ли не городской розыск объявлять, да хорошо, что свидетели нашлись. Теперь будет штраф платить.
— Нечего козам на проезжей части делать, — пробурчал Ложкин. Но тут выбежала из дома его жена, приняла старика с велосипедом, а старшина Пантелеймонов ушел.
На следующий день Грубин без особого дела ошивался с семи часов во дворе, ждал, когда Удалов-младший пойдет в школу.
— Поджидаешь, дядя Саша? — спросил лукавый мальчуган. — А говорил, что Ложкина арестовать нельзя.
— Оказывается, можно, — сказал Грубин. — Так что ты сегодня во сне смотрел?
— Не беспокойся, — сказал Максимка. — Тебя не касается.
— Но интересно же с научной точки зрения.
— Какая же может быть научная точка зрения на Ваську Борисова? — удивился Максимка.
— Так что же будет с Васькой Борисовым?
— А ничего, — сказал Максим и пошел к воротам.
— И не мечтай. — Грубин в два шага обогнал молодого человека и вынул из кармана яблоко джонатан.
Максимка улыбнулся:
— Угостить хотите? Так я уже завтракал.
Он ловко обогнул Грубина и продолжил путь к воротам, но потом сжалился и сказал:
— Кидайте яблоко. Ваську Борисова по английскому вызовут, а он будет стоять и глазами хлопать. Так ему и надо… отличнику.
Грубин довольно долго стоял посреди двора и думал. Он уже почти не сомневался в том, что неизвестный ему Васька Борисов сегодня из школы без двойки не уйдет. Но как объяснить странное явление природы, проявившее себя в скромном доме № 16 по Пушкинской улице? Ведь чудес не бывает, сказки также в большинстве случаев оказываются ложью или имеют под собой естественное основание. А что делать с вещими снами?
Грубин обратил внимание на то, что окно в квартире профессора Льва Христофоровича Минца, временно проживающего в городе Великий Гусляр, распахнуто. Перед окном профессор делал утреннюю зарядку.
— Лев Христофорович, — спросил Грубин, — как бы вы объяснили вещие сны?
— Вещих снов не бывает, — сказал профессор Минц, и тут же голова его исчезла за подоконником, потому что он сделал приседание.
— Теоретически, — сказал Грубин. — Чисто теоретически. Если бы вещие сны были…
— Рассмотрим, — голова профессора возникла вновь, — теоретическое предположение.
Голова исчезла. Грубин ждал.
— Все ясно, — сказал профессор, закончив упражнение. Он глубоко дышал, разводил руки в стороны. — Я бы — ух — сказал — ух — что мы имеем дело — ух — с временным сдвигом — ух. Понятно?
— Нет!
— Субъективное время при вещем сне движется быстрее, чем объективное. — Профессор растирал себя махровым полотенцем, и луч весеннего солнца ослепительно отразился от его потной лысины. — Субъект во время вещего сна движется по оси времени поступательно и, естественно, заглядывает в будущее. Затем просыпается и возвращается в обычное состояние. Проще пареной репы. Когда-нибудь напишу об этом статейку. Практического значения не имеет, но парочку интересных уравнений я в этом усматриваю. Спасибо, Саша.
— И никакого практического значения?
— Ровным счетом никакого.
Профессор исчез — ушел готовить себе завтрак, а Грубин чуть нахмурился. Он не стал говорить Льву Христофоровичу о своем открытии — победила свойственная Грубину деликатность. Не хотелось ему раньше времени травмировать ребенка, подвергать его излишнему вниманию науки. Вместо этого Грубин направился к Корнелию Удалову, чтобы поговорить с ним как с отцом феномена.
Отец феномена как раз спускался по лестнице, направляясь в контору. Грубин сказал:
— Я провожу тебя, Корнелий.