— Ты не знаешь этого наверняка, — возражает Френсис. — Ты облучаешь такие же организмы у себя в лаборатории и даже отправляешь их в космос, но они не получают таких мутаций, какие мы видим здесь.
— Значит, для этого еще требуется взаимодействие с химическими элементами, присутствующими в грунте, — говорит Ганс. — Иногда мне кажется, что все вокруг просто просаливается до смерти.
Френсис отрицательно качает головой.
— Это две разные проблемы, и нет ни единого признака, что при их сочетании возникает синергический эффект. Ты просто перечисляешь возможности, Ганс, признай это. Бросаешься ими так и сяк, но истины никто не знает. Этиология еще не выяснена.
Так и есть — Айлин работала над этой проблемой в Берроузе десять лет и знает, что Френсис права. На самом деле в планетарной экологии, как и в большинстве других областей, понять конечные причины крайне трудно. Ганс отмахивается, уже почти уступив Френсис.
— Ну, когда у тебя такой длинный список возможностей, синергии между ними и не нужно. Привести к подобному может и простое добавление факторов. Каждый из них производит какой-то свой эффект.
Айлин смотрит на молодых поваров — те готовят, сидя к старикам спиной. Они тоже обсуждают соль, и далее Айлин видит, что один из них насыпает щепотку в рис.
Они работают ложками в приятном аромате басмати[264]. Фрея и Жан-Клод едят, усевшись на полу, и слушают стариков, а сами больше помалкивают. Время от времени они склоняют головы друг к другу и переговариваются, отключаясь от застольной беседы. Айлин видит, как они целуются.
Она улыбается. Она не видела людей настолько молодых уже довольно давно. Затем она видит сквозь их отражения на куполе кабины лед, блестящий снаружи в свете звезд. Этот лед наводит на иные мысли. Но парочка не смотрит в окно. А если и посмотрит, то они еще слишком молоды и еще не верят в смерть по-настоящему. Они еще слишком беспечны.
Роджер замечает, что она смотрит на молодых великанов, и улыбается ей. Она видит, что он любит эту парочку. Они — его друзья. Когда Фрея и Жан-Клод прощаются с ними перед сном и, пригибаясь, уходят в свои крошечные каютки в носовой части судна, Роджер целует свои пальцы и похлопывает их по голове, когда они проходят мимо.
Старики доедают свои порции, а потом сидят, глядя в окно и потягивая горячий шоколад с мятным шнапсом.
— Мы можем перестроиться, — говорит Ганс в продолжение своего спора с Френсис. — Если мы будем так же агрессивно следовать тяжелым промышленным методам, то океан оттает снизу, так мы вернем все на круги своя.
Френсис качает головой, нахмурив брови.
— Подорвать реголит, ты хочешь сказать?
— Подорвать то, что под ним. Тогда мы получим тепло, но не выпустим радиацию. Такое можно проделать этим способом или парой других. С летающей линзой можно собрать часть зеркального света и нагреть им поверхность. Потом привезти азот с Титана. Обрушить несколько комет на незаселенные регионы или подвести их с аэродинамическим торможением, чтобы они сгорели в атмосфере. Все это возымеет действие очень быстро. А со строительством новых галогеноуглеродных фабрик все произойдет совсем уже скоро.
— Звучит очень даже промышленно, — замечает Френсис.
— Конечно, звучит. Терраформирование — это вполне себе промышленный процесс, по крайней мере частично. А мы об этом забыли.
— Ну, не знаю, — вмешивается Роджер. — Может, лучше уже придерживаться биологических методов. Просто перестроиться, выслать новую волну. Да, это дольше, зато менее жестоко по отношению к окружающей среде.
— Экопоэзис не сработает, — возражает Ганс. — Так биосфера не получит достаточно тепла. — Он указывает жестом на пейзаж за окном. — Вот к чему приведет экопоэзис.
— Пока, может, и да, — отвечает Роджер.
— Ну конечно, ты же в этом не заинтересован. Да и ты, наверное, рад всему этому кризису, да? Ты же Красный!
— Да ну тебя, — обижается Роджер. — Чему мне радоваться? Раньше я плавал по морям.