Я чувствовал, как трещит мой череп, и только через какое-то время понял, что это — из-за внезапного озарения.
Так значит, звезда-отшельница, освобождая от нас свое поле нетерпимости, просто стряхнула нас в другое время. Ренфри говорил, что это бывает каждые… четыреста девяносто восемь лет семь месяцев и…
— Но что будет с кораблем? Разве можно перенести в двадцать второй век аделедиктандер двадцать седьмого века и тем самым изменить ход истории? — бормотал я себе под нос.
Ренфри покачал головой.
— А что мы в нем понимаем? Разве мы осмелимся когда-нибудь залезть в его двигатель? Наверняка нет. Мы оставим корабль для своих собственных нужд.
— Н-но… — начал я, однако Ренфри прервал меня.
— Послушай, Билл, — сказал он. — Представь себе такую картину: через пятьдесят лет девушка, которая тебя поцеловала, — я видел, как это тебя потрясло, — будет сидеть рядом с тобой, когда твой голос из космоса сообщит на Землю, что ты только что проснулся и съел первую порцию супа во время первого межзвездного полета к Альфе Центавра.
Именно так все и оказалось.
Корабль во мраке
«Одно дело, — понял д’Орман, проведя шесть месяцев на борту корабля, державшего путь из Солнечной системы далеко за пределы гигантского колеса спирали Млечного Пути, нашей Галактики, — решиться на что-нибудь на Земле, и совсем другое — в межгалактическом пространстве». И вот теперь настал момент погрузиться в пучину времени.
Чуть дрожащей рукой д’Орман установил таймер машины времени на 3-х миллионный год. И уже почти дотронувшись до нужной клавиши, он вдруг заколебался. Согласно теории Холлея, здесь, в этом мраке, где нет солнц, возможно ослабление действия жестких законов, которые управляли течением времени, благодаря чему можно было путешествовать сквозь основной поток. Прежде всего, утверждал Холлей, необходимо достигнуть максимально возможной скорости, при которой происходит предельное напряжение пространства. А потом — действовать.
«Ну же!» — вспотев, приказал себе д’Орман и с силой нажал на клавишу. Последовал скрежет деформирующихся под неимоверным давлением стальных обшивок и резкий толчок, от которого д’Ормана едва не вырвало. Но потом возобновился обычный полет.
Перед глазами д’Ормана пошли круги. Он принялся трясти головой, чтобы прояснить взор, сознавая, что в любой момент неприятные ощущения могут исчезнуть, затем вымученно улыбнулся, как человек после рискованных действий, завершившихся удачно.
Тут же зрение его прояснилось. д’Орман обеспокоенно нагнулся над приборной доской машины времени. А потом в панике отшатнулся: ее там не было.
Он огляделся вокруг, не веря своим глазам. А поскольку у него был небольшой звездолет, то особо приглядываться и не надо было: на его корабле, совсем небольшой капсуле с двигателем, койкой, баками для топлива и камбузом, все внутри было видно, как на ладони. Машину времени как языком слизало.
Значит, он потерпел неудачу, и тот скрежет деформированного, разрываемого металла, когда машина времени выскальзывала из основного потока времени… очевидно, машина умчалась в будущее, а звездолет остался в прошлом. Расстроенный, д’Орман вдруг краем глаза уловил какое-то шевеление. Он резко повернулся, и боль пронзила все его тело. В верхней части экрана он увидел темный корабль.
Одного взгляда д’Орману хватило, чтобы понять, что даже исчезновение машины времени еще не означает полного краха.
Звездолет был совсем рядом с ним. Сначала ему даже показалось, что именно из-за этой близости он и видит его. Но потом до его сознания дошел жуткий факт, что корабль не освещается никакими огнями. Д’Орман внимательно пригляделся к нему, и только тут он с восхищением отметил, что корабль, наверное, из трехмиллионного года.
Но потом восхищение сменилось сомнением, которое перешло в безотчетный страх. Странным, как вдруг понял д’Орман, было не только то, что он видит этот корабль, но и сам его внешний вид.
Должно быть, звездолет этот явился прямо из какого-то ночного кошмара. В длину по меньшей мере две мили и полмили в ширину, этот корабль годился только для плавания по такому океану, каким и являлось космическое пространство — он видел платформу, плывущую во мраке межзвездной пустоты.
И на этой широкой платформе стояли люди и женщины. Совершенно обнаженные, и ничто, никакой барьер, не защищал их тела от космического холода. Как можно дышать в безвоздушной пустоте? Однако они дышали.
Они стояли там, на этой широкой темной палубе платформы. И смотрели на него, махая рукой. И звали его к себе. Более необычных призывов не слышал ни один смертный из землян. Не мысль, но нечто, более глубокое, сильное и жгущее, похожее на чувство голода или жажду и сводящее с ума, как это бывает с наркоманами.