Принцесса Ми
Очень мала
И очень мила
Принцесса Ми, говорят,
Блистают в прическе
Жемчужные блестки,
И золотом вышит наряд.
Платочек на шее
Звезд серебрее,
И паутинки нежней
Накидка из льна,
Бела, как луна,
А то, что поддето под ней, —
Исподнее платье —
Украшено, кстати,
Узором алмазной росы.
В плаще с капюшоном
В серо-зеленом
Таится в дневные часы,
В часы же ночные —
Одежды иные,
Сияют, как в небе звезда;
В чешуйки рыбешки
Обутые ножки,
Сверкая, ступают туда,
На пруд танцевальный,
Где гладью зеркальной
Застыла вода в полумгле, —
Там призрачен свет,
Там легкий балет
Танцует она на стекле,
И каждый шажок,
И каждый прыжок
Стежок оставляет на нем.
Глядит она ввысь,
Где звезды зажглись
В небесном шатре, а потом
Глянула вниз,
А там — вот сюрприз! —
Принцесса по имени Ши,
Такой же талант,
К пуанту — пуант,
Так же танцует в тиши.
И так же легка,
И так же ярка,
Но — страшно подумать! — она
В пучине-то оной
Книзу короной
Висит, а пучина — без дна!
И эта принцесса
Не без интереса,
Точнее, с восторгом глядит,
Как книзу короной
В пучине бездонной
Другая принцесса висит!
И только носочки
В некоей точке
Друг друга касаются там.
А где это «там»,
Неведомо нам —
Где вниз головой к небесам! —
Познаний волшебных,
На это потребных,
Не хватит и эльфам самим.
От века доныне
Танцуют эльфини:
Танцует прекрасная Ми —
Мелькают одежки
И стройные ножки
В туфельках из чешуи,
Такие же ножки,
И те же одежки,
И туфельки из чешуи —
Танцует прекрасная Ши!
Как Лунный Дед поспешил на обед
Лунный Дед был серебряно сед
и в серебряных башмаках,
Венец из опала, но этого мало —
поясок у него в жемчугах,
А поверх всего серый плащ у него,
под ногами — сверкающий пол;
И вот хитрым ключом —
ключ хрустальный причем! —
тайный ход он открыл и вошел.
И с блаженной улыбкой по лесенке зыбкой,
по ступенькам ажурным идет,
Наконец-то он волен и премного доволен,
что пустился в безумный поход.
Надоело ему век сидеть одному
в лунной башне на лунном холме —
Даже чистый алмаз уж не радует глаз! —
и одно у него на уме:
Чтобы алый коралл на плаще засверкал,
и рубин — у него на челе,
Чтобы яркий берилл его жизнь озарил, —
он решил побывать на Земле,
Чтобы впредь не сидеть, без конца не смотреть
на теченье светил, например:
Скука — смерть! — эта твердь, и ее круговерть,
и веселая музыка сфер.
Он на лунном бугре, когда все в серебре,
в полнолунье мечтал на Луне
Не о бледных огнях в бледных лунных камнях —
о багряном и рьяном огне,
Чтобы жарок он был, чтобы ярок он был,
чтобы тлел в глубине уголек,
Чтобы, ало горя, занималась заря,
предвещая хороший денек.
Видел он под собой океан голубой
и зеленых лесов океан,
Но хотелось ему быть с людьми самому,
чтобы сам он был весел и пьян,
Чтоб смеяться, и петь, и горячую снедь
поедать, запивая вином.
Ибо снежный был бел тот пирог, что он съел,
лунным светом запивши потом.
Но на лесенке зыбкой это было ошибкой —
размышлять о горячей еде:
он ногами протренькал по скользким ступенькам
и сорвался, подобно звезде
Иль чему-нибудь вроде. Ночь была. Новогодье.
И вот, путь в небесах прочертив,
Все ступеньки минуя, в Бэл, в купель ледяную,
ухнул — прямо в бурлящий залив.
Так лежал он в водице и, боясь раствориться,
свою жизнь поминал и Луну.
Но как раз тут баркас, рыбаки тут как раз —
потому не пошел он ко дну!
Из воды неводок его вверх поволок —
так он в лодку с уловом попал:
Его хлипкое тело было зелено, бело
и мерцало, как мокрый опал.