Наконец счет для Ниггля пошел буквально на часы. Его знакомые из соседнего города все чаще вспоминали о том, что ему предстоит отправиться в путь, и кое-кто уже начал прикидывать, как надолго ему удастся оттянуть тягостное путешествие. Они размышляли, кому достанется дом Ниггля и станут ли новые хозяева лучше ухаживать за садом.
Наступила осень, очень дождливая и ветреная. Однажды художник работал у себя в сарае. Он стоял на лестнице, пытаясь передать отблеск заходящего солнца на снежных пиках гор — Ниггль только что краем глаза заметил этот отсвет слева от пышной ветви Дерева.
Ниггль знал, что скоро должен будет уехать — возможно, в самом начале будущего года. Времени на то, чтобы в общих чертах закончить картину, оставалось в обрез: художник понимал, что в некоторых углах он успеет набросать лишь слабое подобие того, что ему на самом деле хотелось бы изобразить.
Раздался стук в дверь.
— Войдите! — резко отозвался Ниггль, спустился с лестницы и остановился, крутя в руках кисть. Это пришел сосед Ниггля, Пэриш. Можно сказать, что это был его единственный настоящий сосед, поскольку все прочие жили довольно далеко. Однако Ниггль не слишком дружелюбно относился к Пэришу: отчасти потому, что у того постоянно случались неприятности и приходилось ему помогать, а еще потому, что Пэриш совсем не интересовался живописью, зато хорошо разбирался в садоводстве. Когда Пэриш смотрел на сад Ниггля (что бывало часто), то видел там главным образом сорняки, а когда смотрел на картину Ниггля (что случалось редко), то видел лишь какие-то дурацкие полосы и пятна — зеленые, серые и черные. Он по-добрососедски частенько выговаривал Нигглю за сорняки, а по поводу картины предпочитал помалкивать. Пэриш про себя думал, что это очень любезно с его стороны, не понимая, что любезность эта довольно куцая. Лучше бы он помог Нигглю управиться с сорняками или похвалил картину — хотя бы из вежливости.
— Ну, Пэриш, в чем дело? — спросил Ниггль.
— Мне, наверное, не следовало бы вас отвлекать, — проговорил Пэриш (даже не взглянув на картину). — Вы, конечно, очень заняты…
Ниггль как раз собирался сказать что-то в этом духе, но упустил возможность. Ему оставалось лишь согласиться.
— Да.
— Но мне не к кому больше обратиться… — продолжал Пэриш.
— То-то и оно, — со вздохом произнес Ниггль. Вздохнул он как бы про себя, но при этом постарался, чтобы Пэриш его услышал. — Так что я могу для вас сделать?
— Моя жена болеет, вот уже несколько дней, и я начинаю беспокоиться, — сказал Пэриш. — А ветер сорвал с моей крыши половину черепицы, и теперь спальню заливает дождем. Сдается мне, надо бы вызвать доктора. И строителей, конечно, — только их ведь целую вечность прождешь. Вот я и подумал: может, у вас найдутся какие-нибудь доски и холст для починки — взаймы, всего на пару дней, чтобы на первых порах хоть как-нибудь перебиться?
И с этими словами Пэриш наконец-то посмотрел на картину.
— Охо-хо! — воскликнул Ниггль. — Ну надо же, какое несчастье. Надеюсь, у вашей жены всего лишь простуда. Я сейчас приду и помогу вам перенести ее на первый этаж.
— Большое спасибо, — весьма прохладно отозвался Пэриш. — Но у нее не простуда, у нее сильный жар. Из-за какой-то там простуды я бы вам докучать не стал. И моя жена и так уже лежит на нижнем этаже. Я не могу бегать с подносами вверх-вниз — с моей-то ногой. Но, вижу, вы и вправду очень заняты. Прошу прощения, что потревожил. Я просто надеялся, что у вас, может, найдется время, чтобы сходить за доктором — самому-то мне не добраться… И за строителями тоже, раз уж у вас нет лишнего холста.
— Конечно-конечно, — отозвался Ниггль, хотя в голове у него вертелись совсем другие слова. И чувствовал он себя сейчас не добрым, а попросту мягкотелым. — Я могу сходить. Я обязательно схожу, если вы действительно так беспокоитесь.