— Ты одобряешь мои действия? — спросил он, облизывая соус с пальцев.
— Нет, конечно, я бы предпочла войну. Но ты поступил правильно, теперь у нас будет мир, а если ты надеешься выдать меня за Илкнера, то и настоящие союзники.
— Рад, что ты это понимаешь.
Шагнувший из тени слуга подал чашу с терновой водой для омывания рук.
Прелат обмыл пальцы, промокнул их полотенцем и откинулся на спинку кресла, позволяя убрать пустые блюда с костями.
— Он и вправду симпатичный? — после недолгого молчания спросила Амалия.
— Да, он хорош собой. Думаю, тебе понравится.
— А где же ты мог его видеть?
— На войне, где же еще? Он стоял против нас у реки Кроу, мы тогда одержали победу, но схватка была кровавой. Я приказал стрелять в него из арбалетов, однако мои лучшие стрелки трижды промахивались, видимо, само небо хранило его для тебя.
Пока прелат ел сыр с зеленью, Амалия молчала. Когда он взялся за красное вино, она сказала:
— Я могу встретиться с ним и даже познакомиться, но большего обещать пока не могу.
— Я ничего и не требую, — согласился прелат. — Пара лет у тебя еще есть, порхай, рисуй на шелках, собирай на холмах букеты. На то оно и девичество.
Они помолчали. Отец потягивал из бокала вино, дочь сосредоточенно смотрела на пламя, обхватив колени руками.
— Ты знаешь, говорят, вчера над холмами снова видели «черную колесницу».
— Это могла быть туча, — поспешно отмахнулся прелат.
— Нет, я сама говорила с пастухом дромов, он описал мне ее очень подробно. Это настоящая колесница, и нам всем следует быть настороже.
— Если даже это настоящая колесница, она могла просто пролетать мимо.
— Ну конечно, мимо! Когда мне было два года, они спустились на землю где-то за Денкером и на кого-то там напали.
— Не помню, давно это было, — покачал головой прелат. — Да и Денкер далеко.
— И тем не менее. Кстати, наши люди говорят, что три года назад над холмами тоже пролетали колесницы, а потом у нас появился этот вонючка с водочерпалки…
— Это раб появился сам собой…
— Что значит — сам собой?
— Ну, я купил его у проезжих наемников, они ехали издалека, возможно, разорили на юге какое-то селение. Я купил у них раба, он показался мне крепким, но я ошибся.
— Я видела его после того, как он вдруг начал поправляться…
— О да, замечательное событие. Ну что, пойдем спать?
Прелат широко зевнул, показывая, что собирается идти.
— Я его даже не узнала, это совсем другой человек…
— Ладно, завтра договорим.
Прелат поднялся и бросил на стол салфетку.
— А это правда, что колесницы похищают людей? — спросила вдруг Амалия.
— Болтовня, — отмахнулся прелат.
— А как же «Черный праздник», когда колесница убила всех рыцарей и похитила с императорского праздника тысячу дам дворянского рода моложе тридцати лет?
— Амалия, прошу тебя, не задавай мне вопросов, на которые не существует ответов! «Черный праздник» — всего лишь страшная сказка. Миф, понимаешь?
— Мне рассказывала леди Онорсия…
— Леди Онорсии семьдесят пять лет, ей хочется привлечь к себе внимание, вот она и рассказывает разные ужасы, причем всякий раз по-новому! Все, я иду спать, до завтра, дитя мое!
И прелат Гудроф торопливо ретировался, чтобы не бередить старые раны.
Сейчас ему было сорок восемь лет, но ровно сорок лет назад он сам присутствовал на празднике по поводу коронации отца нынешнего императора.
Тысячи представителей высшей знати империи, великолепные костюмы, бриллианты, золото, кареты. Десятки тысяч лакеев в парчовых ливреях, бесконечные ряды гвардейцев в парадных мундирах. Комедианты, оркестры, сладости для детей, игристое вино для взрослых, а вечером ожидался небывалый фейерверк, но неожиданно, вскоре после долгого обеденного застолья, все поменялось. Небо потемнело от огромной черной тучи, которая с оглушительным ревом опустилась на ближайший холм. Затем случилось то, что до сих пор прелат Гудроф списывал на излишнюю остроту своего детского восприятия, умноженную на безудержную детскую фантазию.
Из «черной колесницы» вышли огромные рыцари ростом до небес и двинулись на ошеломленную публику. Кто-то еще надеялся, что это удивительный трюк заморского чародея, выступление которого было обещано в конце праздника. Но все оказалось страшнее: из недр «черной колесницы» стали выезжать самобеглые повозки, принявшиеся носиться по долине и сгонять людей, как собаки сгоняют овец, помогая пастуху. Им пытались воспрепятствовать стоявшие в оцеплении гвардейцы, но повозки давили их, сея ужас и панику.