Несколько минут Рулоф наблюдал за Молчуном с яруса и прислушивался к скрипу ворота. Деревянная ось колеса со временем истиралась и, сколько ни подбивай под нее клиньев, нуждалась в замене.
Где-то неподалеку зазвенел колокольчик, Рулоф распрямился, прислушиваясь, уж не показалось ли? Но нет, он узнал колокольчик кареты интрессы Амалии.
Боясь опоздать, Рулоф стал торопливо подниматься по лестнице, чтобы вовремя выбежать за ограду и поприветствовать интрессу. Она хорошо к нему относилась и, случалось, одаривала парой серебряных монет, особенно если они виделись в праздники.
Еще будучи ребенком, Амалия приходила на водочерпалку, чтобы рисовать работавших за воротом рабов, но после появления Молчуна, по понятным причинам, находиться поблизости от него она не могла — такой запах мог вынести только Рулоф.
Глава 2
В свои семнадцать лет интресса Амалия была состоявшейся красавицей, впрочем, это никого не удивляло, ведь и ее мать, и прелат Гудроф также были людьми незаурядной внешности и осанки. Вот только характер Амалия имела совсем не девичий. Слуги боялись ее за строгость, а телохранители, напротив, обожали.
Когда Рулоф выбежал на дорогу, возница уже разложил ступеньки кареты и интресса Амалия ступила на дорогу расшитым золотом сапожком.
— Какая радость, ваша светлость! — воскликнул смотритель и, сдернув шапку, быстро поклонился.
— Здравствуй, Рулоф. Как ты поживаешь? — спросила Амалия, расправляя складки на зеленом, расшитом золотом плаще.
— Все так же, ваша светлость, хорошо и сытно, — ответил Рулоф, не переставая кланяться.
— Вот тебе два хенума, возьми…
На заскорузлую ладонь смотрителя упали две серебряные монеты.
Капризный жеребец одного из охранников вдруг заржал и затряс головой. Всадник резко осадил его шпорами, виновато косясь в сторону хозяйки, но она сделала вид, что не заметила этой оплошности.
Двое пеших охранников стояли за спиной интрессы, ожидая приказа бежать к водопаду, чтобы разведать, все ли там безопасно. Лишь после этого ее сиятельство могла отправиться туда пешком.
Еще один слуга — мальчик лет десяти — держал ящик с шелковыми рамами, углем и чернилами. Его пожилой коллега ведал перьями для прописи, кистями и канифолью, двое других слуг переносили раскладные стул и стол, а также треножник, куда ставились рамы с шелком.
— Сегодня не слишком хорошая погода…
— Да, ваше сиятельство, осень почти, — согласился Рулоф.
— Вот мне и взгрустнулось. — Амалия вздохнула. — И я решила порисовать у водопада.
— Порадуйте нас, ваше сиятельство, своим великим дарованием. Будем счастливы!
Амалия улыбнулась. Когда в ней только начал проявляться этот талант, именно Рулоф стал первым ценителем ее рисунков, родители же относились к ее занятиям как к баловству. Ну зачем девочке ее положения кистью возить, как какому-нибудь затейщику из балагана? Да, иногда они выбивались в люди и расписывали дворцы самых знатных господ, но какой смысл в этом занятии для девушки из рода Гудрофов?
Рулоф же с полной серьезностью обсуждал с юной Амалией ее первые рисунки, и она этого не забыла.
— Я хочу взглянуть на этого урода, который крутит твою черпалку, — внезапно заявила Амалия.
— Но, ваша светлость, он смердит! Крутит хорошо, работает без передышек, но пахнет так, что за милю обходить нужно!
— Ничего, мой брат днями сидит в волоке с лошадьми и дромами, хочет вывести тяжелого скакуна. А дромы воняют ничуть не меньше твоего урода, и одежда моего братца тоже… Так что давай заглянем, я давно не видела твой дворик.
— Как будет угодно вашей светлости, — ответил смотритель, не ожидая от визита интрессы ничего хорошего. Она была скора на выводы и резкие суждения.
Сметая шапкой с тропы даже самые незаметные камешки, Рулоф семенил впереди Амалии, а она шагала, высоко подняв голову, как и подобало девушке, чьи предки правили когда-то всем Ансольтским краем.
Двое пеших телохранителей двигались следом, держась в пяти шагах позади госпожи. Подходить ближе им запрещалось, это мешало ее светлости обдумывать сюжеты для новых картин.
— Видел ваших крестьян, ваша светлость, хвала океанам, они возвращаются назад.
— Возвращаются, да не все. Лазутчики доложили, что несколько сотен остались среди поморников. Отец уже думает послать отряд, чтобы вернуть их да высечь, чтобы впредь неповадно было.