— Только сейчас почувствовал, что ноги почти отваливаются, — пожаловался Тревис и похлопал себя по голенищам.
— Давай присядем, я тоже набегался. Мы ведь уже часов семнадцать на ногах.
Бекет сел на ступеньку, снял фуражку и пригладил волосы.
Тревис сел рядом и растянул на колене потерявшую всякую форму шляпу.
Затем обернулся и позвал негромко:
— Эй, кто-нибудь!
Из коридора выглянул пожилой лакей.
— Битурд?
— Он самый, ваша милость, — ответил лакей, кланяясь.
— Принеси чего-нибудь пожрать. Можно просто кусок хлеба…
— С кухни, ваша милость?
— Да какая кухня, сейчас его светлость выйдет и нам опять бежать. Принеси откуда поближе.
— Одну минуту, ваша милость.
Лакей ушел, а Бекет почувствовал необыкновенно сильный голод.
— Как думаешь, побьем мы этих разбойников, Григ? — спросил Тревис.
Бекет даже не сразу понял, что обращаются именно к нему. Он недоуменно посмотрел на Тревиса, но скоро вернулся к реальности.
— Не знаю. Хорошо, если сами живы будем. Видал, как они нас в балке прижали?
— Погоди, мы их еще тоже прижмем. Вот соберем войско да пойдем лесами. Засады ставить начнем, всех перебьем.
Тревис говорил зло и уверенно. Бекет даже улыбнулся.
— Что, не веришь?! — задиристо спросил Тревис.
— Чем ты их перебьешь-то? — с усмешкой спросил Бекет.
— С арбалетов, с луков.
— Так солдат же больше нет, от казарм только битые камни остались. Кто воевать будет?
— Нет, вторая казарма почти целая осталась. Только первую развалили — ту, что ближе к замку.
— Когда ты успел разглядеть, темно же!
— У меня привычка, я ночью хорошо вижу.
Вернулся лакей, принес на серебряном блюде нетронутый бисквит и половинку гуся в холстяной салфетке.
— Вот, ваша милость, булочка от нашей… Амалии осталась. — Лакей шмыгнул носом. — А жареного гуся леди Бровн кушать отказались, поскольку в печали.
— Мы тоже в печали, но жрать все равно хочется, — сказал Тревис, забирая продукты.
— Мне треть булки и ножку, остальное тебе, — сказал Бекет, почувствовав себя на партизанской базе. Ему и на таких приходилось бывать.
— Идет, — согласился Тревис, выламывая из гуся заказанную ножку.
Лакей не уходил и держал блюдо для гусиных костей, а когда Бекет и Тревис поели, подал им салфетки.
— Благодарю, Битурд, — сказал Тревис, возвращая салфетку.
— Да, — поддержал его Бекет. — Очень вовремя.
Когда лакей ушел, Тревис поковырялся в зубах, затем вздохнул и, посмотрев на потолок, сказал:
— Допустим, солдат у нас хватит, сотен семь уцелело — это точно.
— А сколько из них хороших стрелков?
— Все хорошие.
— В летящего воробья сколькие попадут?
— В воробья?
Тревис пригладил волосы, шмыгнул носом и снова посмотрел на Бекета.
— Тридцать человек наберем.
— Тридцать — это хорошо, если не хвастаешь.
— Не хвастаю, днем я тебе сам докажу. Правда, воробья найти дело мудреное, но куриное яйцо в лет расшибу.
— Это хорошо, Тревис. Я тебе верю, но понимаешь, какое дело… Доспехи на них такие, что ни стрелой, ни болтом не взять. Даже лицо прикрыто.
— А может, огнем?
— Огнем — это уже ближе к цели, — согласился Бекет. После еды он стал лучше соображать. — Только к ним еще подобраться нужно. А для этого разведка нужна. Мы должны знать, кто куда едет, где что грабят. Понимаешь?
— Ну так наши гвардейцы запросто это выяснят! — загорелся Тревис. — Мы все узнаем, а потом перехватим их — и огнем! Правильно?
— Отчасти, друг мой. — Бекет вздохнул. — Тут не все так просто, нужно ведь взять и тех, кто сидит в больших колесницах, понимаешь?
— Каких больших? — не понял Тревис.
— Ну, где-то у пиратов должен быть лагерь, и там стоят эти самые большие колесницы. В лагере должны быть солдаты и вся их техника.
— Техника?
— Ну, все эти летающие чудовища, железные великаны и самобеглые коробки, — объяснил Бекет, используя понятные Тревису слова.
— А где они держат пленников? — спросил Тревис.
— Для этого внутри большой колесницы существует что-то вроде тюрьмы.
— И много туда людей помещается?
— Две-три тысячи, это зависит от размеров судна. В смысле — колесницы.
— Откуда ты все знаешь, Григ? Ты бывал внутри этих колесниц?
— Приходилось.
— А… по какому случаю? — осторожно спросил Тревис.
— Да понимаешь… Такова была моя служба.