С острого жала вечного пера соскочила синеватая молния, и я потерял сознание.
Глава 2
Придя в себя, я первым делом решил, что причудливая судьба программиста снова занесла меня в Изнакурнож. Шарахнуло меня крепко. Голова гудела, тело будто свинцом налилось. Я даже не мог повернуть головы, и лишь скосив глаза, разглядел бревенчатую стену и узкое окошко, едва сочившееся вечерним светом, и большой стол, за которым сидели мои давние знакомцы. Они о чем-то спорили громкими, сердитыми голосами. Из-за колокольного гула в голове я разобрал не все слова, но уловил, что лесные тати говорят обо мне.
— А ежели они зубом цыкать станут? — осведомлялась гражданка Горыныч.
— Не станут, — с пьяной развязностью утверждал Хома Брут. — Не умеют они…
— Благородный сэр… — встревал Мерлин, судя по шороху, будто воздушный шар, покачивающийся под потолком… — никогда не позволит себе…
— А давайте его свяжем! — предлагал Брут. — И кляп…
— Э-э, милай… — скрипела Наина Киевна. — После резолюции Хрона нашего свет Монадыча никакой кляп не нужон…
Я попытался тут же опровергнуть это утверждение, но ничего, кроме неопределенного мычания, выдавить не удалось. Хуже того — я не мог пошевелить и пальцем. Оставалось лишь прислушиваться к моим обидчикам и надеяться, что паралич временный.
Разговор тем временем становился все интереснее, хотя и непонятнее.
— А ежели они отцветут? — беспокоилась старуха.
— Не отцветут, — отзывался Брут, которому, похоже, море было по колено. — Не успеют они…
— Благородный сэр Ви-ай — великий маг! — почтительно завывал Мерлин. — Воистину мощь его заклинаний необорима!
— А ежели они вылезут? — накаляла обстановку гражданка Горыныч. — Из землицы этой… Что тогда?
— Не вылезут, — как заезженная пластинка, твердил Брут. — Не посмеют они…
Кто эти таинственные «они» и откуда вылезут — понять было невозможно.
— Внимание! — возгласил Мерлин. — Сдается мне, благородные леди и сэры, что наш высокородный пленник обрел чувства…
— Щас я его… — туманно пообещал Брут.
— Охолони, милай, — пробурчала Наина Киевна и застучала палкой по дощатому полу. Надвинулась, наклонилась надо мною, осклабилась щербатым ртом, прошепелявила: — Очнулся, касатик… Глазами лупает… — Провела сухой дланью над моими губами, и освобожденная гортань сама начала выталкивать гневные слова:
— Это хулиганство! Вы мне за это ответите!
Получилось довольно визгливо, но, то ли интонация подействовала, то ли словечки, почерпнутые из лексикона Модеста Матвеевича, но пленители мои заметно оживились и, кажется, даже подобрели.
Мерлин, проплывая надо мною тощим дирижаблем, изрек ни к селу, ни к городу:
— Данный обет не позволяет мне, о прекраснейшая из дам сердца, ответить на твою пылкость, как то предписано кодексом куртуазного рыцарства…
Гражданка Горыныч удовлетворенно закивала. А Брут с чувством предложил:
— Налить ему сто грамм, мигом очухается!
Почувствовав, что и члены мои обрели свободу движений, я оперся ладонями о жесткую постель, сел и огляделся. Обстановка избы оказалась довольно скудной: печь, вешалка с рухлядью, сундук, на котором стояла какая-то коробка, накрытая серой с кистями шалью. Ха Эм Вия нигде не было видно, и это меня несколько обеспокоило. Ладно, больше я себя не дам статическим электричеством обездвиживать. Незаметно растирая кисти рук и напрягая мускулы, чтобы вернуть им эластичность, я пробурчал:
— Я требую объяснений.
— Давай к столу, Шурик! — с пьяным воодушевлением пригласил Брут. — Обмоем это дело!
Я осмотрел его сизую от беспробудного пьянства физиономию и решил, что пощупать ее я всегда успею, поэтому сказал примирительно:
— Да что за дело-то? Говорите толком!
Тут мои пленители оживились по-настоящему. Наина Киевна ухватила меня за рукав ковбойки и потащила к столу. Брут опередил нас, схватил бутылку и, расплескивая водку, принялся наполнять стаканы. Даже летучий Мерлин спустился из-под потолка, расправляя раскисшую мантию на недюжих плечах. Я послушно уселся на предложенный табурет и даже взял стакан, хотя пить с этой компанией, разумеется, не собирался. Голова моя прояснилась окончательно, и я решил во что бы то ни стало выяснить, в чем дело.