Импровизируя, я недоуменно огляделся, пробормотав:
— А почему я не вижу гражданина Вия? — Мне вовсе не хотелось его видеть, но я попал в точку. Гражданка Горыныч размашисто перекрестилась. Мерлин заметно сник. А Брут, уже не чинясь, опростал бутылку, запрокинув ее над луженой глоткой. Нужно было развивать успех, поэтому я продолжал: — Может быть, уважаемый Хрон Монадович мне все объяснит?
— Я щас сбегаю, — неуверенно пообещал Брут, тщетно пытаясь оторвать тощий зад от табурета.
— Сиди уж, пропойца, — отмахнулась от него Наина Киевна. — Сбегает он…
— А что скажете вы, уважаемый сэр?.. — спросил я у Мерлина, но бывший астролог короля Артура лишь неопределенно повел острым плечом. Его распухший от простуды вислый нос все сильнее клонился долу, а глаза стали как у побитой собаки.
Глава 3
Пауза затянулась. В избушке царила настороженная тишина, которая нарушалась лишь храпом Брута, расплющившего сизую физиономию о столешницу. Я уже решил было, что толку от этой компании не добьешься и пора трансгрессировать обратно в Институт, как хозяйка Изнакурнож нехотя сообщила:
— Машина у нас сломалась, касатик… Та, что пчел к цветам приманивает…
Ага, значит, поломка электронного пчеловода все же не выдумка.
— Давайте я посмотрю.
Наина Киевна отчетливо щелкнула артритными пальцами. Мерлин кинулся к сундуку, сорвал шаль и притащил до боли знакомый серый металлический ящик, с тумблерами и шкалами на передней панели. Я наконец почувствовал себя на своем месте. Материализовав отвертку, тестер и крохотный электрический фонарик, снял заднюю стенку прибора. Одного взгляда оказалось достаточно, чтобы понять — «пчеловод» непоправимо испорчен. Запах горелой изоляции красноречиво свидетельствовал о варварском обращении с его тончайшими электронными нервами. Для очистки совести я все-таки «прозвонил» цепи тестером, но стрелка на шкале вольтметра не шелохнулась ни разу.
— Кто это сделал? — задал я вполне риторический вопрос. Синяя молния, сорвавшаяся с золотого пера, все еще пылала на сетчатке моих глаз. — Ладно… — продолжал я. — Неважно… Чего вы, собственно, хотели добиться от несчастного прибора?
— Цветок мы хотели найти, касатик, — испуганно-ласково объяснила гражданка Горыныч.
— Какой еще цветок?!
— Папоротниковый… Цветет он в купальскую ночь, аль не слыхал?..
— Какое невежество! — возмутился я. — Папоротники размножаются спорами и в опылении насекомыми не нуждаются!
— Эхе-хе, касатик, — отозвалась хозяйка Изнакурнож снисходительно. — В другие ночи, может, и не цветет, а на купальскую — за милу душу!
— Ну, допустим… — не стал упорствовать я. — В рамках сказочной действительности очень может быть… Но «пчеловод»-то мой помочь вам не мог ни в какой действительности! Не предназначен он для поиска цветов. Это всего лишь блок управления более сложного электронно-оптического устройства поляризации солнечного света, помогающего пчелам отыскивать родной улей.
И только!
Развивать тему дальше я не стал, поставил заднюю стенку на место, дематериализовал инструменты и поднялся. Не ночевать же мне в компании отъявленных бездельников и хулиганов. К тому же — невежественных истребителей ценных приборов. Завтра утром вернусь сюда с инструментами и запчастями. А пока — прощевайте, граждане!
Я был уже у двери, как Наина Киевна пробурчала мне вдогонку:
— На пасеке он, родимый… Дожидается…
Оборачиваться и переспрашивать мне не хотелось, но я все-таки обернулся.
Соловецкие хулиганы смотрели на меня. Даже Брут поднял голову и отверз налитые кровью зенки.
— Кто дожидается? — тихо спросил я. — Кого?
Но в ответ я услышал лишь злорадный хохот.
Прежде чем трансгрессировать в общежитие — в Институт в связи с поздним временем меня уже не пустили бы, — я решил хотя бы бегло осмотреть оставленную без присмотра сеть оптических датчиков. А вдруг эти невежды и ее искалечили?
Снаружи оказалось совсем темно. Дождь не прекращался. Жаль, неважнецкий из меня маг. Будь на моем месте Амперян, он сотворил бы себе импортный дождевик. Витька Корнеев попросту вышел бы сухим из воды. Жиан Жиакомо вызвал бы локальную погодную аномалию, развеяв тучи над своей головой. А Кристобаль Хунта и вовсе презрел бы столь ничтожные трудности. У вашего же покорного слуги словно врожденный изъян. Материализовать инструменты для работы — сколько угодно, а вот сотворить что-нибудь для услаждения желудка или хотя бы для прикрытия сраму — ни-ни. Поэтому мне оставалось лишь ссутулиться, сунуть руки в карманы заношенных гэдээровских джинсов и направиться к пасеке. Я разглядел знакомую тропинку и углубился по ней в лес, разбрызгивая лужи раскисшими кедами.