Военную катастрофу третьего райха Эдит Гартман наблюдала как бы со стороны, будто это не имело к ней никакого отношения. Город Дорнау жил относительно спокойно: фронт проходил ещё где-то далеко.
Но вот пришло известие о падении Берлина, о самоубийстве Гитлера и о неизбежной капитуляции. Вслед за тем американские самолёты стёрли с лица земли несколько городских кварталов. А вскоре первые советские солдаты появились на улицах Дорнау.
Дни и ночи Эдит думала о неминуемой расплате и чувствовала себя обречённой, хотя и не знала за собой никакой вины. Ведь она ничем не запятнала свою совесть, её ничто не связывало с фашизмом. Больше того, она нашла в себе силы протестовать против завоевательных устремлений нацистов. Но сейчас всё это, наверно, ровно ничего не значит. Да и кто захочет разбираться в том, что представляет собой актриса Эдит Гартман?
Невольно приходило на память зловещее предостережение Геббельса, утверждавшего, что, в случае победы, русские просто вырежут всех стариков, детей и больных, а трудоспособных немцев угонят в Сибирь.
Откуда может прийти спасение, Эдит не знала, и ей хотелось лишь одного: оказаться за тридевять земель от этого города, от своей несчастной родины, ввергнутой фашистами в пучину горя и ужаса.
И вот однажды в её квартире неожиданно снова появился Зандер.
Штурмбанфюрер войск СС Курт Зандер был хорошо известен всему Дорнау. Он возглавлял местное отделение гестапо до самого разгрома нацистов, а в последний момент успел уничтожить все архивы, которые могли бы разоблачить его деятельность, и вскоре объявился в Мюнхене.
В американской зоне Зандер оказался не одинок. Здесь нашлось немало коллег по прежней работе. Американцы уже использовали их, и Курт Зандер вскоре также получил задание от вновь обретённых хозяев и с новым паспортом выехал на восток. Он бы, конечно, предпочёл не показываться сейчас в Дорнау, но туда его влекли личные, далеко идущие планы. Актриса Эдит Гартман занимала в них не последнее место.
У Эдит штурмбанфюрер застал Гильду Фукс. Трудно понять, что могло сблизить этих двух женщин, столь разных убеждений и вкусов. Как-то им пришлось вместе выступать в концерте, и с той поры между ними возникли приятельские отношения — ни к чему, впрочем, не обязывающие, потому что ни одна из них не позволяла другой слишком глубоко проникать в свои мысли и чувства.
Когда гитлеровский строй под ударами советских войск развалился и фашистская Германия сложила оружие, Гильда, смертельно боявшаяся одиночества, на время переселилась к Эдит Гартман.
До прихода Зандера женщины сидели в комнате Эдит и обсуждали приказ русского коменданта. Мать Эдит, Криста Ранке, выражала своё недовольство по поводу этого приказа, хотя к ней он не имел прямого отношения — ей уже исполнилось шестьдесят лет. Тем не менее старуха, не стесняясь в выборе выражений, бранила коменданта. Гильда молчала и лишь изредка покачивала головой, ничем не обнаруживая своих мыслей. Эдит вовсе не слушала слов матери. Она ходила по комнате, нервничая и злясь на всё и на всех. Она понимала, что так вот просто отсидеться в своей квартире ей не удастся.
— Может быть, включить радио? — неожиданно сказала она, чтобы прекратить брюзжание матери. — А вдруг на свете произошло что-нибудь неожиданное?
— Нет, ничего утешительного не произошло. Но, может быть, ты хочешь развлечься музыкой? — насмешливо спросила Гильда.
— Надо же что-то предпринять, что-то придумать!.. — говорила Эдит. — Сегодня они приказали всем идти разбирать обломки, завтра, чего доброго, прикажут ехать в Сибирь…
— Приказы следует выполнять, Эдит. Мы побеждены… — Гильда произнесла эти слова покорно, однако печали в её голосе не чувствовалось.
Эдит рассердилась:
— Как ты можешь говорить таким тоном? Я не выдержу всего этого!..
— Выдержишь, Эдит! — проворчала старуха. — Тебе не впервые играть роли. Сыграешь ещё одну.
— Нет, довольно! Больше я играть не буду. Хватит! Пора кончать!..
— Что кончать?
— Жизнь!
— А я советую не торопиться, — лениво растягивая слова, произнесла Гильда, пристально разглядывая на чулке подруги спустившуюся петлю. — На таких ножках ещё можно выстоять.
Эдит оставила эти слова без внимания.
Гильда скептически оглядела скромное платье подруги и так же медленно сказала:
— На твоём месте я бы сейчас надела всё самое лучшее и сделала причёску.
И, как бы в подтверждение своих слов, она извлекла из сумочки пудреницу и помаду, ловко подкрасила губы и прошлась мягкой пуховкой по лицу. Гильда в последний раз глянула в зеркальце и, должно быть, осталась довольна собой.