ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Они сидели в гостях у Максима Сергеевича, и перед каждым стояла рюмка водки. На тарелках в прозрачном золотом масле лежали серебристые селёдки. От блюда с рассыпчатой отварной картошкой шёл пар. Рядом розовели кружочки варёной колбасы. Нежно-жёлтое масло лежало в виде искусно сделанного цветка. Зелёные солёные огурцы словно просили, чтобы ими захрустели. Старый Половинка принимал дорогого гостя с Уралмаша, и Любовь Максимовна постаралась, чтобы гость, вернувшись домой, вспомнил добрым словом украинских хозяев.
За столом, кроме хозяина с дочерью, сидели трое: Сергей Комаров — уральский гость, Саша Бакай и Иван Железняк. Ужин только что начался, не было выпито ни одной рюмки, и разговор шёл вяло.
Сергей Комаров был когда-то учеником Половинки, лет пять назад его перевели на Уралмаш, а теперь он приехал вместе с целой бригадой проверять выполнение соцобязательств двух заводов и, конечно, не мог не навестить своего старого учителя. Он был ещё молодой, лет двадцати четырёх, очень солидный и серьёзный, говорил медленно, как будто думая над каждым словом. Значок спортсмена первого разряда виднелся на лацкане его хорошо сшитого пиджака, — Ивану очень любопытно было узнать, каким видом спорта занимается гость, но он не решался спросить об этом.
Разговор шёл о свежих красных помидорах, которые вот теперь, в январе месяце появились в калиновских магазинах. Любовь Максимовна намеренно подала их к столу не нарезанными, а целыми, — от тарелки с помидорами трудно было оторвать глаза.
— Чудеса! — говорил Комаров. — Нам бы на Урале ваш опыт перенять!
— Никаких чудес, — спокойно отвечал Половинка, — просто хорошо поставленное подсобное хозяйство Калиневского завода. Можете и сами оборудовать — все секреты передадим.
Он взял помидор, положил на тарелку, разрезал, посолил, поднял рюмку, гости тоже взялись за рюмки.
— Ну, Сергей, — провозгласил хозяин, — спасибо, что не забыл. Твоё здоровье, и дай бог тебе удачи!
— Спасибо, Максим Сергеевич! — Где-то в глубине души Комаров ещё побаивался своего старого учителя.
Зазвенели рюмки, Половинка выпил, Матюшина тоже, Железняк пригубил и поставил свою рюмку.
— Э, нет, — запротестовал Половинка, — так не годится.
— Правильно, — поддержал гость, — поднял рюмку, — значит, пей.
— Это я знаю, — ответил Иван, — но у меня завтра тренировка, и пить мне не следует.
— Тренировка? — переспросил Комаров, и ему показалось, что Иван намекает на несовместимость значка первого разряда с полной рюмкой. — Какая? Бокс?
— Да.
Любовь Максимовна метнула в сторону Ивана удивлённый взгляд и опустила глаза.
— Тогда, может быть, и не следует, — согласился Комаров. — Бокс штука серьёзная.
— А у тебя что за значок? — спросил Саша Бакай.
— Это дела давно минувших дней. Бегал… Сейчас перестал.
— Почему?
— Да неприятность с ногой вышла… Боже, какие красивые помидоры!
Он с аппетитом выпил свою рюмку, закусил. Некоторое время за столом слышался стук ножей и вилок.
— Великая тишина рубки, — сказал Саша Бакай, и все засмеялись.
Налили ещё по одной, выпили за старую дружбу. Иван опять только поднёс рюмку к губам.
— Железный характер, — засмеялся Комаров.
— О-о! Характера у нас хватает, — сказала Любовь Максимовна.
Железняк промолчал. Стол был накрыт в комнате Матюшиной, и ему пришлось сидеть как раз против симеизского фото хозяйки. Может быть, именно поэтому глаза юноши не отрывались от стола.
— Ну, теперь, Сергей, — объявил Половинка, — слово предоставляется тебе, рассказывай, как жил эти пять лет, чему учился, чего добился, где бывал и что видел.
— Честное слово, — медленно выговаривая слова, ответил Комаров, — нечего рассказывать. Обычная жизнь, как у каждого из нас,
— А всё-таки рассказывай.
— Рассказать могу. Приехал на Уралмаш, стал работать, увидал, что семи классов, чтобы стать хорошим сборщиком, мало, и пошёл в вечернюю школу рабочей молодёжи. Окончил в пятидесятом. Стал бригадиром. Сначала хорошо бегал. Но когда мне упал на ногу домкрат — бегать перестал. В позапрошлом году женился. Дочку зовут Галка, Галина. Жена в техникуме учится. Зарабатываю хорошо, не хуже ваших бригадиров. Недавно в Польшу ездил, на внешний монтаж, пресс один капризничал. Ну… правда, больше ничего вспомнить не могу. Обыкновенная жизнь.