— Я вам расскажу, — сдерживая себя, сказал Железняк, — как я свою жизнь представляю и чего я хочу, чтоб вы не думали, что в моём сердце живёт мелкое желание мести.
Он помолчал.
— У меня в жизни три цели. Первая — воспитать всё наше семейство, как мама завещала. Это самая святая цель, и тут ничто в мире не может помешать. Вторая — я должен стать рабочим, каким был мой отец. Я должен стать настоящим рабочим, достойным жить при коммунизме, как отец, как Половинка. Для этого ещё горы работы перевернуть нужно, и школу кончить, и много ещё чего сделать. И наконец, третья: хочу стать крепким и сильным, чтоб никто и никогда не то что побить меня, а и подумать об этом не мог. Мстить этому человеку — он тоже боксёр — я уже не хочу. Перегорело и кажется глупым. А встреча с ним — для меня это вроде испытания, вроде доказательства, что сильным я всё-таки стал. И она будет, эта встреча!
Иван помолчал, мысленно ещё раз проверяя свои слова, и повторил:
— Она будет!
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Калиновцы позаботились, чтобы первое выступление молодых боксёров было обставлено поторжественнее. Спортивный зал украсили плакатами, приветствовавшими спортсменов Дружковского завода. На невысоких трибунах было полно народу. Гурьянов и его помощники держались так, будто это был матч по крайней мере на первенство Советского Союза.
На большом плакате, вывешенном над трибуной, было объявлено полное расписание боёв. Имя Ивана Железняка стояло в графе «средний вес». Он должен был биться с Петром Буцолом, дружковским боксёром, уже не новичком, а третьеразрядником, и ответственность на Железняке лежала весьма большая, потому что противники остальных боксёров калиновской команды хоть выступали не впервые, но разрядов ещё не имели.
Три раунда по три минуты должна была продолжаться каждая встреча, два минутных перерыва между ними — всего одиннадцать минут, но какое требовалось напряжение мускулов, нервов, воли! За это короткое время нужно оценить своего противника, надо найти слабые места в его обороне, раскрыть их, провести атаку — и сделать всё это так, чтобы не обнаружить своих планов и намерений.
Иван накинул на себя мягкий тренировочный костюм, хотя на дворе было тепло, сел на скамью и задумался.
— Пошли? — послышался голос Гурьянова.
Они вошли в зал. У ринга Гурьянов проверил перчатки. Всё хорошо. К белым канатам подошёл со своим секундантом Буцол. Железняк поставил ногу на нижний канат, рукою поднял верхний, помог противнику войти на ринг — он видел, что так делают на соревнованиях, и это ему очень нравилось. Затем он отошёл в свой угол и, чувствуя, что предательская дрожь волнения во всём теле постепенно проходит, оглядел зал. В первом ряду сидел Бакай, и глаза его блестели от возбуждения и азарта. А чуть выше, в четвёртом ряду, сидит Саня. У неё тоже возбуждённые глаза.
— Главное, разведка и спокойствие, — звучал над ухом голос Гурьянова, — разведка и спокойствие, и ты можешь выиграть.
Иван кивнул головою: «Хорошо, понимаю». Он и в самом деле сразу успокоился, как только оказался на площадке ринга, отгороженной от всего мира белыми канатами. На противника он старался не смотреть.
Появился судья, проверил перчатки. По радио объявили:
— Шестая пара, средний вес. В красном углу ринга — Иван Железняк, Калиновка, в синем — Пётр Буцол, Дружковка.
В эту минуту Иван впервые встретился взглядом с дружковским боксёром. Они сошлись на середине ринга, поздоровались, неловко пожав друг другу руки, сделали круг, словно танцуя, и стали в боевую позицию. Начался бой.
«Разведка и спокойствие! Разведка и спокойствие!» — всплывало в сознании Железняка, но что это значит, он сейчас не понимал.
Вот стоит перед ним Буцол и словно приглядывается к нему. Что ж делать?
Иван попробовал ударить слегка раз и два левой рукой — ничего, Буцол стоит. «Попробуем прямым, правой, крепче. Ударил, должен был попасть в голову противника, а гот стоит и не шелохнётся, как заколдованный. А ну, ещё раз левой, правой, комбинация раз-два…» Буцол стоит, ни один удар не достиг цели.
Только тут Железняк понял, что дружковец совсем не стоит на одном месте, он маневрирует, уклоняется, отходит, а сам ждёт удобного мгновения, чтобы нанести удар. Очень своевременно понял это Иван и наглухо закрылся, ещё одна десятая секунды — и было бы поздно. Буцол дал короткую, как автоматная очередь, серию ударов и отскочил, ещё не всё разведав, ещё побаиваясь неожиданностей.