— Добрый вечер! — ответил Грингель, с удовольствием глядя на огромную фигуру товарища, на его энергичное, будто высеченное из камня лицо.
С минуту они сидели молча. Потом Альфред сказал:
— Что ж, ничего не изменилось на свете, Бертольд? Вот пришли русские, а на шахте всё по-старому. Был директор — он и сидит на месте. Были акционеры — они и остались. Сидят себе во Франкфурте и скоро снова будут получать с меня дивиденды. А я по-прежнему в шахте уголь ковыряю.
— Нет, — возразил Грингель, — кажется, кое-что меняется.
— Ты говоришь о будущей демократической Германии? Ты в это веришь?
— Точно не знаю, но думаю, что коммунисты не зря об этом говорят.
— И я не знаю. А мне необходимо знать совершенно точно. Видишь ли, если бы я знал, что у нас действительно хотят создать свободную, независимую, демократическую республику, я бы горы мог своротить. Погляди, какие у меня мускулы. Железо ломать могу! А сейчас и силу не к чему приложить. Мне надо знать наверняка.
И Альфред Ренике в сердцах стукнул кулаком по столу.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Переводчица Валя Петрова буквально влетела в комнату дежурного офицера. Майор Савченко, с которым она только что приехала из деревни, еле поспевал за своей спутницей.
Капитан Соколов, дежурный по комендатуре, сидя у стола, читал книгу. Рабочий день уже давно кончился.
— Товарищ капитан! — ещё с порога заговорила Валя. — С меня хватит! Довольно! Я подаю рапорт и еду домой.
— Пожалуйста, — произнёс майор Савченко, закрывая за собой дверь. Он спокойно, без тени улыбки, подошёл к столу и протянул девушке листок бумаги.
— Спасибо! — ответила Валя и села писать.
Она писала сосредоточенно, закусив мелкими ровными зубами нижнюю губу и время от времени вслух перечитывая написанное.
— Рапорт номер четыре, — сказала Валя, ни на минуту не отрываясь от бумаги.
— Что такое? — заинтересовался Соколов.
— Рапорт номер четыре.
— А где первые три?
— В личном деле. Я сто рапортов напишу, а своего добьюсь!
— Что произошло, Валя?
Девушка вскочила из-за стола и выпалила:
— Не буду я здесь работать, не буду!
И она снова уселась на своё место. Через несколько минут рапорт номер четыре был готов.
Валя подписала его и встала:
— Товарищ майор, прошу вас передать это полковнику.
— Давай, давай, — невозмутимо произнёс Савченко. — А чтобы не беспокоить его лишний раз, я сам и резолюцию наложу.
Он быстро черкнул на рапорте несколько слов.
— «В типографию. Отпечатать сто экземпляров», — прочитала Валя. — Это для чего?
— А чтобы не тратить времени на писание. Так будет удобнее. Приходишь на работу, сразу подаёшь мне рапорт, потом берёшься за дело. Большая экономия времени!
Валя от возмущения даже подскочила на месте.
— Нет, вы сами посудите, — быстро заговорила она, обращаясь к Соколову, — сами посудите, чья правда.
— Расскажи, расскажи, Валя! — поддержал её Савченко.
— Нет, вы только послушайте! Сегодня мы с майором целый день разъезжали по деревням. Ну, всё очень хорошо. Приехали в Гротдорф. Заходим в один дом— сидит немец и чинит кастрюлю. Майор начинает с ним говорить о всяких делах, а потом я и спрашиваю у немца: «Вы на войне были?» — «Был», — говорит. «Где?» — «В сорок первом году под Москвой», — говорит. «Где именно?» — «В городе Белеве». Зима была жестокая, их оттуда погнали, так он, убегая, для скорости даже сапоги скинул. Ну конечно, отморозил ноги, и его из армии отпустили. Где же правда? Где, я спрашиваю, правда?
— Не могу сказать, — не понимая ещё Валиного возмущения, ответил Соколов.
— Как не можете? Он мой родной Белев разрушил: может быть, именно он моего отца убил. Нет, с меня хватит!
— Этак нам всем надо рапорты подавать.
— Вы, товарищ капитан, решайте для себя как хотите, а я уже решила совершенно твёрдо. Всё!
— Как тебе не совестно, Валя? — спокойно произнёс Савченко. — Разбушевалась, словно истеричная барышня. Стыдись! А ещё комсомолка, все фронты прошла, можно сказать, войну выиграла. Осталось нам мир закрепить, а у тебя нервов не хватает. Нам здесь надо работать, Валя. Есть на свете такое государственное слово — «надо».
По мере того как Савченко говорил, после каждой фразы попыхивая трубкой, пыл Вали остывал. Она слушала не перебивая.
— Вот всегда я так, — наконец сказала она. — Сначала погорячусь, а потом даже самой неловко.
Наступила пауза.
— Но они же мой город сожгли! — снова воспламенилась Валя. — Можете меня не агитировать.