— Сейчас пойдут, — сказал Шамрай.
Его чуткое ухо ясно уловило среди грохота разрывов гудение моторов. Так во время грозы, между ударами грома, слышится особенно отчётливо, как жужжат потревоженные мухи.
Последний разрыв вздыбил песок метрах в десяти перед амбразурой, и вдруг, словно обрезанная ножом, смолкла канонада.
Пётр Могилянский взглянул в амбразуру и тихо охнул. Немцы были совсем рядом — метрах в двухстах. Во время артподготовки, невидимые за фонтанами разрывов, они продвигались вперёд, вплотную прижимаясь к огненному валу. Такая тактика требовала большой сноровки и точности, но разве не было у них времени научиться? Разве не было победы над Польшей и Францией, поразбойничали в Европе, было время попрактиковаться.
Четыре небольших танка шли по сторонам шоссе, середина дороги оставалась безлюдной. Под прикрытием танков, пригибаясь, часто падая и вновь поднимаясь, бежали автоматчики.
Шамрай услышал возле себя тяжкое дыхание, оглянулся: лицо Петра изменилось неузнаваемо.
«У меня, наверное, не лучше», — подумал Шамрай. «О… огонь», — старались выговорить губы бойца и не могли.
— Не спеши. Их сначала встретят артиллеристы.
Танки приближались, грозные, бессмысленные уродины, воплощение сокрушающей злой силы, предназначенной для убийства, а наши артиллеристы молчали в своём убежище.
— Что же они…
— Не торопись! — Шамрай выкрикнул это со злостью, напряжённо, будто выплеснул ненависть из сердца, потому что иначе оно могло разорваться. И в это мгновение ударила пушка, раз, другой и третий. Один танк вспыхнул густым багрово-чёрным пламенем, другой остановился. Но две машины продолжали двигаться вперёд, и за ними, уже не прячась, не прижимаясь к земле, поднялись солдаты. Батальон немецкой пехоты пошёл в атаку.
— О… огонь! — просительно сказал Могилянский.
— Подожди, — сквозь зубы ответил Шамрай.
Немецкие солдаты приближались, они падали, но тут
же поднимались и стремительно бросались вперёд, чтобы через некоторое время снова упасть и снова, поднявшись, броситься вперёд на несколько метров. Казалось, сдержать этот грозно приближающийся вал было невозможно.
— Вот теперь: огонь! — сам себе приказал Шамрай, большими пальцами обеих рук нажимая на гашетку. Отличное это оружие, надёжный, не одной войной проверенный, в тысячах боях опробованный пулемёт «максим». Особенно если установлен он в закрытом дзоте — это свинцовая, горячая струя, всё сметающая перед собой.
Пётр Могилянский, подавая ленту за лентой, непрерывно смотрел на поле, на лавину немецкой пехоты, которая то ложилась, то вновь поднималась, почти ритмично, как змея. Вот, высоко вскинув руки, ткнулся лицом в землю один солдат, потом другой, третий. Ещё двое солдат упали с противоположной стороны, совсем не там, куда направлял рыльце пулемёта Шамрай. Это и соседний дзот включился в бой.
— Сейчас немец цикорию пустит, — сказал Шамрай. — Эх, кабы у артиллеристов было чуть побольше снарядов!
Он вставил новую ленту, и снова заговорил пулемёт в его сильных, пороховым дымом обожжённых руках.
— Бегут, товарищ лейтенант, смотрите, бегут! — громко закричал Могилянский, показывая на повернувших вспять фашистов.
— Вижу, — ответил Шамрай, огненной струёй, как из тугого брандспойта, поливая гитлеровцев. — Будет им сегодня вечером весёлая перекличка.
— Бегут! — замирая от восторга и ещё какого-то совсем незнакомого чувства, кричал Могилянский. — Бегут, гады! Ура!
— Перестаньте кричать, товарищ Могилянский, — оборвал его Шамрай. — Вот когда в штыковую атаку пойдёте, тогда и крикните.
И он снова сосредоточенно полоснул пулемётной очередью по немцам, которые уже открыто отступали, унося с собой раненых и убитых.
Танки ещё немного постояли и, словно сговорившись, ударили из своих пушек по дзоту Шамрая. Взлетел смерч песка, ломаясь, затрещало дерево, дзот вздрогнул и осел на один бок. Амбразуру почти засыпало, но пулемёт остался исправным. Танки развернулись и, взяв на буксир подбитую машину, скрылись в овраге. Над подожжённым танком тянулся чёрный, постепенно рассеивающийся дым.
— Ну, эту атаку отбили, — сказал Шамрай, вытирая ладонью лицо. — Интересно знать, сегодня полезут ещё или завтра с утра начнут?
— Пусть лезут хоть сегодня, хоть завтра, — выкрикнул с азартом Могилянский. — Всё одно — не пройдут!
В дзоте послышался тонкий свист, какой-то очень домашний, спокойный и уютный.
— Вода в кожухе пулемёта закипела, — добродушно пояснил Шамрай. — Свистит как чайник.