— Поправилось, — ответила девушка.
— То-то же! — гордо подытожил парень и отошёл слушать слова одобрения, полной чашей пить свою славу.
Потом Лука с Майолой шли через заснеженный морозный Киев. Снегу ещё немного, но деревья все в искристом, пушистом инее. Высокие пирамидальные тополя на бульваре Шевченко стояли, как серебряные штыки, вонзившиеся в чёрное, беззвёздное небо.
— С Новым годом, с новым счастьем тебя! — сказал Лука, когда они остановились у дома на Пушкинской, и поцеловал девушку в губы.
— С новым счастьем! — ответила Майола. И странное дело, этот поцелуй, открытый, праздничный, ничего не изменил в их отношениях. Может, именно потому и не изменил, что был новогодний?
Однажды, где-то в феврале, когда целый поток уже не отдельных деталей, а узлов нового самолёта поплыл со всех концов завода к цехам предварительной сборки, Лука, вернувшись домой, зажёг свет и увидел на столе лист бумаги. Подошёл, взглянул. «Пожалуйста, завтра в двенадцать будь дома. Оксана».
Прочитал и не понял обыкновенных слов. До сознания они доходили медленно, будто продирались сквозь колючий терновник.
— В двенадцать будь дома, — несколько раз вслух повторил Лука и заволновался, не зная, беду или радость принесёт ему эта встреча. Завтра суббота, утром он зайдёт на завод, отпросится у Горегляда. Оксана не знает о «землетрясении», думает, что суббота у него выходной.
Зачем понадобился ей Лука? Надеется восстановить прежние отношения? Ничего из этого не выйдет, не властна теперь над ним Оксана. У французов есть хорошая поговорка: «Разогретое блюдо не бывает вкусным». Но не стоит загадывать. Завтра в двенадцать он будет дома. И удивился: об Оксане, оказывается, он думает спокойно, без сожаления и досады. Завтра они встретятся, и это будет встреча добрых и давних друзей, она не принесёт огорчения.
В тот вечер с каким-то особенным наслаждением Лука стал под холодные и колючие струйки душа. Растёрся мохнатым полотенцем, вернулся в комнату. На окне мороз разрисовал фантастически сказочные папоротники, на экране телевизора порхала лёгкая и грациозная балерина, почему-то похожая на Майолу. На столе белый прямоугольничек бумаги. Утро вечера мудренее. Пора спать. Он устал за последние дни. «Землетрясение» продержится ещё месяца полтора, не больше. Тогда можно будет и отдохнуть.
Утром, придя в цех, Лука попросил мастера отпустить его домой.
— Хорошо, иди, — сказал Горегляд. — Мне даже удобнее, если ты завтра всю смену отработаешь. Только знаешь что, — мастер прицелился прищуренным глазом в Лихобора, — здесь есть одна простенькая работа, ты оставь Феропонта, пусть попробует один, без тебя…
Лука забеспокоился. Правда, Феропонт уже работал самостоятельно, но тогда рядом стоял Лука, готовый в любую минуту прийти на помощь. И всё-таки должен же когда-нибудь парень сделать свой первый шаг. А что если ты, Лука, не заметил, как рядом с тобой вырос токарь, ну, пусть первого или второго разряда, но всё-таки токарь, а Горегляд присмотрелся и понял?..
— Какая работа?
— Простенькая. Вот эти валки ободрать. Пятьдесят штук.
— Хорошо. Пусть делает. Если и запорет одну-две заготовки, не беда.
— Не запорет. — В глазах Горегляда мелькнула усмешка, или только это показалось Луке. — Позови его.
Феропонт подошёл не спеша, вразвалочку, немного насторожённый в ожидании какого-нибудь подвоха и одновременно ироничный, снисходительно улыбающийся, посмотрел вопросительно.
— Товарищ Лихобор отлучится из цеха на вторую половину смены, — сказал Горегляд. — Вы, товарищ Тимченко, будете обтачивать эти валки. Вот техпроцесс, вот маршрутная карта. Поздравляю вас с первой самостоятельной работой и желаю успеха.
Феропонт взглянул и почувствовал глубокую обиду. Он надеялся, что задание будет сложным и ответственным, весь цех станет следить за ним, затаив дыхание. А тут, подумаешь, пятьдесят каких-то валков, которые после обточки пойдут на фрезеровку, а потом на строгальный станок, и после Термической обработки и закалки станут деталью сложного кронштейна. Никто и знать не будет, что это сделал он. Острое разочарование охватило Феропонта, захотелось махнуть рукой и сказать, что ему приходилось делать куда более сложную работу. Но посмотрел на Луку и Горегляда, увидел их озабоченные лица и сдержался.
— Имейте в виду, что работа вовсе на такая простая, как кажется, — сказал мастер. — Валки необходимо ободрать до конца смены.
— Где будет Лихобор? — недоверчиво спросил ученик.
— Во всяком случае, не в цехе, — ответил Горегляд. — Если у вас возникнут вопросы, обращайтесь ко мне.