Шамрай лежал неподвижно, а девушки всё приближались и приближались. Согнув спины над грядками свёклы, они неторопливо, но споро и умело рыхлили землю. Теперь песня стихла. Всё внимание сосредоточилось на тоненьких, как зелёные ниточки, ростках.
Окликнуть их или нет?
Шамрай весело засмеялся. Судьба посылала ему удивительный, счастливый случай, а он, видите, как перепуганный заяц, стал опасаться даже своих девушек.
— Девчата!
Они испуганно выпрямились, остановились, опираясь на тяпки. Теперь Шамрай мог их хорошо рассмотреть.
Одна, скорей всего, в год войны окончила десятилетку, другая немного постарше, но и ей лет двадцать пять, не больше. Первая — светловолосая, высокая, с голубыми, почти такими же, как у Шамрая, глазами и коротким в лёгких веснушках носиком на круглом нежном лице. Другая — чернявая, крепенькая, на сильных стройных ножках, надёжных, как столбики, вкопанные в землю. Из-под её платка, низко повязанного на лоб, смотрят острые, внимательные глаза. Их взгляд смелый, немного насмешливый. Лицо худое, отчего прямой, острый носик кажется ещё острее.
Некоторое время девушки стояли неподвижно, видимо, не поняв, откуда прозвучал окрик.
— Подойдите сюда, девчата! — не решаясь выйти в открытое поле, крикнул Шамрай.
Девушки подошли осторожно, не спеша. В их жизни было немало горя и опасностей. Они хорошо знали цену неосторожному шагу. Приближались, каждое мгновение готовые сорваться с места и бежать. Остановились шагах в пяти от Шамрая, оглядели его придирчиво, всё заметили — и повязку военнопленного на рукаве, и красные лейтенантские «кубари» на воротнике.
— Ты кто такой? — спросила та, что была постарше.
— Разве не видишь? Пленный.
— На какой ферме работаешь? — Снова спросила тёмноволосая. Беленькая стояла не в силах вымолвить и слова. Обе побледнели от волнения, старались овладеть собой и не могли. Смотрели на Шамрая, на его худое, бледное, костлявое лицо, на добротный пиджак, крепкие ботинки…
— Я не работаю на ферме.
— Убежал? — ахнув, отшатнулась беленькая.
— Убежал, — улыбаясь, ответил Шамрай. Сердце его наполнялось настоящим счастьем: он встретил своих людей на чужбине. Сейчас это больше чем встретить родного, близкого человека… Теперь всё будет хорошо. Да, теперь всё будет хорошо.
— Откуда бежал? — спросила тёмноволосая девушка.
— Забыл. А как называется ваш город?
— Это не город — село. Называется Гантиль.
— Комендатура здесь есть?
— Что, соскучился? Хочешь привет передать?
— Нет, особого желания не имею, — Шамрай засмеялся, — Ну, а всё-таки есть комендатура?
— до комендатуры двенадцать километров. А ты, может, скажешь нам, откуда убежал?
— Из Германии.
— Ври больше, оттуда не убежишь.
— А я вот убежал. Если смерть тебе посмотрит в глаза — убежишь.
— Как же ты оказался здесь? -
— Всего не расскажешь, девчата. И это сейчас не имеет никакого значения. Скажу — были хорошие люди. Помогли. Да я и теперь нуждаюсь в помощи, поверите — ровным счётом ничего не знаю: где я, что это за местность вокруг, где ближайший лагерь военнопленных?
— В Нуртре.
— Это большой населённый пункт?
— Нет, городок небольшой.
— Решим на всякий случай, что сбежал я именно оттуда. Теперь главный вопрос — куда идти дальше? Помогите мне.
— Вот что, — сказала темноглазая, — стоять здесь нам с тобой, сам понимаешь, не очень-то удобно, всюду немецкие глаза да уши. Не успеешь и глазом моргнуть, а полицейский тут как тут… Как зовут тебя?
— Романом.
— А меня Галей. Она — Нина. Ты небось голодный? Худой-то больно, даже смотреть страшно. Пойдём на полдник, чего-нибудь захватим тебе. Как стемнеет, проведём на ферму, переночуешь одну ночь у нас. Фермер уехал в Льеж, а мадам без него и носа из дома не высовывает. Что-нибудь придумаем вместе.
— Карту бы мне…
— А может, заодно и самолёт прихватить? Чтобы сразу до Москвы без пересадки? Умный, как я посмотрю.
— В гараже, где машина стоит на колодках, полно всяких карт, — оживилась беленькая.
— Нина, — Шамрай чуть было не упал перед ней на колени. — Умоляю тебя, принеси в обед… вместе с хлебом. Принеси несколько, а я выберу, что мне нужно.
— Попробую.
— Ладно, а пока нечего впустую языком трепать, — строго заметила Галя. — Спрячься и жди. Всё, что можно, сделаем.
— Облав не бывает?