Кивнув одной из женщин, чтобы она подала напиток, Комплейн сказал:
— Я пришел посмотреть, как вы себя чувствуете. Вы — великий человек, и мне жаль, что вы оказались в таком состоянии.
— Великий человек, — глуповато пробормотал старик, но тут же гневно завопил: — Где мой рассол? Что там, дьявол их побери, делают эти девки, полощут в нем свои ж…?
Одна из молодых женщин немедленно подала ему миску, кокетливо подмигнув при этом Комплейну. Бергасс был слишком слаб, чтобы пить самому, и Комплейн поспешил с помощью, вливая ему жидкость в рот столовой ложкой.
При этом он заметил, что Бергасс смотрит ему в глаза так, словно хочет передать какую-то тайну.
Зашумели женщины, и Комплейн инстинктивно обернулся. Вокруг все буквально заросло грязью. На борту ее было достаточно, чтобы росли водоросли.
— Почему здесь не бывает лейтенант? Где доктор Линдсней? Куда подевался отец Мараппер? — неожиданно рассвирепел он. — Они должны заботиться о вас побольше.
— Ты поосторожнее с этой ложкой, сынок. Минуточку, погоди, пока я ее проглочу… ох, это мое проклятое брюхо… Так ноет, так жутко ноет… Доктор? Я приказал не пускать доктора. А старый Грин не придет — он боится гнильца. И кроме того, он такой же старик, как и я, и в один из снов-явей Циллак его сместит и захватит власть… Так что Грину отлучаться по мелочам опасно…
— Может быть, мне привести священника? — с отчаянием произнес Комплейн, видя, что Озберт начинает бредить.
— Священника? — встрепенулся проводник. — Кого? Генри Мараппера? Подвинься-ка поближе, я тебе скажу такое, о чем будем знать только мы вдвоем. Это тайна, и я никогда и никому о ней не говорил. Спокойно… Генри Мараппер — мой сын. Да. И я не верю во все его выдумки, да, не верю…
Тут он задергался и засипел так, что Комплейн поначалу подумал, что эти звуки вызваны состоянием Бергасса, болью, сжирающей его, но потом понял, что это — смех.
Бергасс начал выкрикивать:
— Мой сын! Мой сын!
Сидеть здесь дальше становилось бессмысленным. Комплейн поднялся, коротко кивнул и поспешно ушел, оставив проводника в таком припадке смеха, что наросты на его теле колотились друг о друга. Женщины не обращали на своего патрона ни малейшего внимания — они стояли, уперев руки в бока, или делали какую-то работу. Пока он направлялся к дверям, до его ушей донеслось:
— …и откуда он берет всю свою одежду, хотела бы я знать… Ведь он молокосос… Я вам говорю, он — доносчик.
— Матушка Каллиндрэм только что принесла семерых. Все родились мертвыми, за исключением одного. Бедный малыш. Помните, в последний раз у нее было пятеро. Я сказала ей прямо в глаза: ты должна быть более осторожной со своим парнем…
— … все проиграл…
— … врет…
— … никогда еще так не хохотала.
Когда он вновь оказался в темном коридоре, то прислонился к стене и с облегчением перевел дыхание. Собственно, он ничего не сделал, даже не сказал об исчезновении Гвенны, хотя это должен был сказать в первую очередь, и все же что-то в нем изменилось. Словно какой-то огромный груз навалился на мозг, причиняя боль, но позволяя все видеть более ясно. Он чувствовал, что приближается какой-то кризис.
В помещении Бергасса стояла жара, и Комплейн истекал потом. Из коридоров продолжали доноситься женские голоса. Неожиданно он увидел перед собой все Кабины сразу: огромная пещера со множеством ячеек, и все это наполнено бессмысленным стрекотом…
И нигде никакого действия, одни голоса, замирающие голоса…
IV
Явь понемногу кончалась, на смену шел период сна, и Комплейн чувствовал, как с приближением очередной порции наказания желудок его делается все более неспокойным.
Через три сон-яви на четвертую, как в Кабинах, так и на примыкающих к ним территориях, наступала тьма. Это не была абсолютная темнота, там и тут в коридорах тлели квадратные контрольные светильники; но в помещениях царил мрак. К этому все привыкли и не мыслили себе иного состояния во время снов-явей. Правда, старики говорили, что во времена молодости их родителей тьма не длилась так долго, но у стариков, как правило, скверная память, и они любят рассказывать о прошлых временах, идеализируя их.
В темноте водоросли съеживались и опадали подобно шелухе. Их плети делались хрупкими, ломались, и дети боялись их, потому что они становились черными и внушали страх.
Когда появлялось солнце, появлялось и новое, гибкое поколение водорослей, которое энергично тянулось вверх, быстро закрывая собой умершие растения. Через четыре сон-яви приходило время смерти и для них. Некоторые растения переживали этот цикл, но то были немногие сильные и приспособленные особи.