Теперешнюю явь большая часть населения Кабин пребывала в бездеятельности, преимущественно в горизонтальном положении. После варварских вспышек радости всегда наступали периоды апатии и бездумного спокойствия. Ни у кого не было сил включиться в повседневную работу. Вялость охватила все племя. За баррикадами водоросли начали заполнять недавно очищенные поляны. Только голод заставит всех подняться и действовать.
— … я бы мог перебить их всех, и ни одна рука не поднимется в их защиту, — это сказал Вэнтедж, и на правой стороне его лица изобразилось нечто, напоминающее вдохновение.
— Так почему, бес тебя побери, ты этого не делаешь? — поинтересовался Комплейн. — Ты же знаешь, что говорится в Литаниях: сдерживаемые недобрые инстинкты нарастают и поглощают сознание, в котором гнездятся. Берись за дело, Дырявая Губа.
Он был мгновенно схвачен за руку, и острие ножа оказалось в миллиметре от его горла. Прямо перед ним было лицо — половина, перекошенная гневом, вторая — застывшая в мертвой улыбке, а серый глаз смотрел сам по себе, будто поглощенный какими-то собственными видениями.
— Ты не смеешь меня так называть, ты — гниющая стерва! — прошипел Вэнтедж.
Он подержал нож у горла Комплейна, потом отвел руку и отвернулся. Ярость его угасла и ее сменило что-то вроде раскаяния — он, видимо, вспомнил и о своем недостатке.
— Прости меня, — Комплейн пожалел о своих словах, едва успев произнести их, но Вэнтедж уже не слышал его.
Комплейн пошел дальше. Он встретил Вэнтеджа, возвращаясь из зарослей, где следил за приближением другого племени. За другими племенами надо было поглядывать, иначе могло произойти столкновение в самое неподходящее время. Такое уже бывало. Сперва стычки между случайно повстречавшимися охотниками, что заканчивалось смертью одного из них, а затем в драку ввязывались и остальные…
Направляясь к жилищам стражников за очередной порцией плетей, он не встретил никого, кроме вездесущего Вэнтеджа. Во время наказания даже палач не показал себя достойным своего ремесла.
— У тебя еще много снов-явей впереди, — апатично сказал он. — Убирайся, хватит с тебя… а я полежу спокойно. Иди-иди, поищи лучше себе другую женщину…
Комплейн вернулся в свою каюту. Где-то в одном из боковых коридоров кто-то играл на струнном инструменте — он услышал, как один из соплеменников напевал приятным тенором:
… в жизни твоей
… так долго
… Глория.
Обрывки старой забытой песни… Он оборвал ее, плотно прикрыв за собой дверь. Его снова поджидал Мараппер. Грязное лицо священника было спрятано в ладонях, на толстых пальцах поблескивали перстни.
Неожиданно Комплейн почувствовал напряженность — ему показалось, что он знает, о чем будет говорить священник, что он некогда уже пережил предстоящую сцену. Он попытался справиться с собой, но чувства обволакивали его подобно паутине.
— Пространства, сынок, — священник лениво выполнил ритуальное движение. — Ты производишь впечатление озабоченного.
— Поскольку я озабочен, отец, только убийство могло бы мне помочь.
Несмотря на эти неожиданные слова, ощущение, что все это уже было, продолжало расти.
— Есть дела, более важные, чем убийства. Дела, которые тебе даже не снились.
— Не надо говорить мне эти бредни, отец. Какие могут быть у нас дела? Немного погодя ты изречешь, что жизнь — загадка, и начнешь болтать вроде моей матери. Я знаю, что мне надо убить кого-нибудь, вот это будет дело!
— Ты это сделаешь, сделаешь, — успокоил его священник. — Это хорошо, что ты так себя ощущаешь. Никогда не поддавайся смирению, сын мой, оно способно погубить любого. Все мы заклеймены. Мы осуждены за какие-то грехи — грехи наших предков. Мы слепцы и мечемся…
Комплейн рухнул на свою кровать. Ощущение, что все происходящее с ним уже было, исчезло. Сейчас он хотел только одного — сна. Потом будет что-то другое, потом его будут пороть, а сейчас ему хотелось думать только о сне.
Священник перестал говорить, и Комплейн увидел, что он внимательно смотрит на него. Их взгляды встретились.
Самым жестоким законом, которому подчинялись все без оговорок, было запрещение смотреть в глаза друг другу; это касалось мужчин: в этих случаях вежливость заключалась в наделении друг друга не более чем косыми взглядами.
Комплейн прикусил губу, и лицо его приняло выражение крайнего отвращения.
— Что тебе, черт побери, от меня надо? — выкрикнул он. В нем кипело желание сказать, что он знает о тайне происхождения Мараппера.