— Идем, идем!
Начальник кинопроката оказался немолодым и внушительным. С животом. В очках. Словом, персоной.
— Есть картина? — спросил я с разбегу.
— Как может ее не быть, когда она нужна? — удивился начальник так, что мне стало искренне стыдно за себя. — Сейчас едем в Дом Красной Армии, самая действующая наша киноточка. Я позвонил и предупредил вахтера… — И приложил ладонь к груди. — Извините, мы задержались, потому что много звонили…
— Киномеханик уже едет, — сказал Шайхи.
— Это лучший наш киномеханик, — прибавил начальник.
— Машину бы послать за ним для быстроты! — вырвалось у меня.
— Он едет, — повторил Шайхи.
— На чем?
— На ишачке.
Начальник, которого мы попытались усадить в кабину, чтобы обласкать за деловитость и душевность, наотрез отказался и забрался в кузов, с обеих сторон подсаживаемый Шайхи и мной.
— Я со всеми!
Ему эта поездка мерещилась боевой, и мы ехали браво и весело, даже шутили, если не считать молчаливого, совсем какого-то бессловесного Егоршина, и только на зловеще пустой улице, разинувшей еще одну свежую воронку от бомбы, я услышал, что начальник, шагая к складу, тоскливо повторяет какие-то странные слова, похожие на молитву.
— Что это вы?
— А что еще делать, когда хочешь радости человеку, а все зависит от случая? Остается только молиться. Я не верю в бога, но я молюсь.
— Позвольте! Вы же сказали, что картина есть!
— Она есть в списке. Но, может быть, ее отправили по аулам, дали кинопередвижке.
И начальник опять забормотал свои слова. Судьба пощадила и его, и Егоршина, и всех нас. Картина не сразу, но обнаружилась на складе. В военную пору важным начальникам частенько, видать, выпадало делать простые вещи, и наш добрый друг торопливо управлялся с ключами и карманным фонариком. Я вынес круглую железную коробку с лентой…
И застрекотал аппарат. В большом зале сидело всего-навсего человек пять, и от этого он казался еще просторней. И вот потекла река по экрану — в блеске солнца, в кувшинках, в заводях, обросших осокой, в горках с березами, в древних ивах, склонившихся над водой и без устали полощущих свои ветки… Какая далекая река! Где-то за Вяткой… А текла здесь, на Кавказе, среди ночи…
А вот и паром! Полон женщинами, стоящими у березовых перил и сидящими на ящиках, на бочках, на телегах… Где же она? Какая? Как ее зовут? Лиза, он сказал… Может, окликнет кто? Спросить? Сейчас сам скажет! Но он молчит, впился острыми глазами в блеск реки, в ивы и березы, в лица… Их было много на экране, разных. И вдруг он схватил меня за руку. Я закричал:
— Стоп!
Паром остановился. Река остановилась. Лица остановились… Чуть-чуть постояли и поплыли дальше. Как потом объяснил киномеханик, держать их в неподвижности было рискованно: пленка могла вспыхнуть и сгореть. «Где ж она, Лиза?» — уже хотел спросить я, но вдруг вздрогнул от солдатской песни, долетевшей оттуда, с берега, с экрана. Да, по берегу строем шли бойцы, как говорили тогда, и пели, а женщины с парома махали им руками. И когда прошли бойцы, и уплыл паром, и стихла песня, майор Егоршин встал.
— Еще раз? — спросил я.
Но увидел, что он надевает шапку и показывает мне выдернутые из-под ремня часы. «И все?» — грустно подумал я. Мне — по молодости, конечно, — категорически требовались слова для выражения восторга. Самые простые. «Надо же! — мог сказать Егоршин. — Будто встретился!» Но он не сказал даже и этого… С первого кадра и до того, как встал, майор просидел без единого слова. А мне преступно бледным казалось это молчание, которое сейчас кажется куда надежнее слов и которого поэтому вполне хватает.
В зале вспыхнул свет. Перед белым экраном майор быстро обходил всех и так же молча жал всем руки. Начальнику кинопроката, который при свете стал вроде бы еще толще. Поэту Шайхи, стройному, длинному и тонкому. Маленькому и легкому на вид киномеханику, появившемуся в дверях. Седобородому старичку вахтеру, похожему на гнома. И мне, наконец. Никто из нас не верил, если признаться, что устроит майору это свидание. Я мог не застать Шайхи дома. Шайхи не знал точного адреса начальника кинопроката. Начальник кинопроката молился почти всерьез, боясь не найти картину.
Но почему-то для всех нас важно было найти этот фильм, как будто мы устраивали счастье самим себе.
На улице уже тарахтела машина, водитель уже сидел на своем месте, ночь уже кончалась — шел пятый час… И майор Егоршин вдруг заговорил:
— Закурим?
Короткая вспышка спички, юркнувшей в логово шинельного рукава, позволила заметить, как помрачнело его лицо, и я спросил:
— Что случилось?
— Одна забота, — глухо отозвался он. — Прислали бы нам тридцатьчетверки… Только бы не «Валентины». Горят, как из картона…
Хотя через Баку к нам шли легкие английские танки «Валентина», вызывающие у танкистов оправданные жалобы, мне не хотелось в эту ночь огорчать его:
— Придут тридцатьчетверки!
«Додж» укатил, круто развернувшись на улице, а я пошел выяснять, какая же из женщин на экране, по мысли других участников просмотра, была женой майора Егоршина. Все уже высыпали на крыльцо, собравшись по домам. Длиннобородый дед-вахтер выводил из ворот упирающегося ишачка.
Выслушав мой вопрос, солидный начальник рассмеялся:
— А я хотел вас спросить! Но я вам вот что скажу… Мне не важно, какая она, честное слово. Это их касается.
— А мне даже моя жена опять понравилась, — подтягивая ишачка, прибавил дед-вахтер.
— А мне все понравились! — взбираясь на ишачка, крикнул киномеханик. — Все до одной!
И погнал его вслед за «доджем», в темень.
Ну ладно, подумал я, отложу свой вопрос до новой встречи с Егоршиным.
…Через месяц, не больше, я догнал его танкистов в Георгиевске, небольшом городке, еще темневшем серыми стенами своих домиков на искристо-белом снегу раннего утра. Полк остановился на краткий отдых, ожидая пополнения перед ударом в сторону Краснодара. Узнав, где развернулся штаб, я ворвался в дом, представился и выпалил:
— Командира полка!
Когда показали на дверь, я толкнул ее не раздумывая, вошел и вытянулся. Со скамейки у стола навстречу мне поднялся молодой майор, нарядно-черноусый.
— Извините, — сказал я, — а Егоршин?
— Майор Егоршин погиб позавчера при освобождении этого города. Вчера похоронили при участии многих жителей… А те танки еще стоят на улицах, — вздохнул он.
На улицах, разыскивая полк, я видел три или четыре «Валентины», разрисованные языками густой копоти. Позавчера. Значит, Лиза Егоршина еще ничего не знала.
Вот так все вспомнилось.
А ведь молчал…
1981
Библиография
В библиографии даны сведения о первой публикации и первом книжном издании произведений, включенных в первый том Избранных произведений Д. Холендро.
Пушка. — Юность, 1972, № 3–5.
То же. — В кн.: Пушка: Повесть. М.: Современник, 1973.
Плавни. — Огонек, 1981, № 4–8.
То же. — В кн.: Плавни: Повесть. М.: Правда, 1981. (Б-ка «Огонек», № 42).
Яблоки сорок первого года (первооснова: рассказ «Яблоки»). — Правда, 1965, 12 дек.
То же (под назв. «Фантазер»). — В кн.: Улица тринадцати тополей: Повести и рассказы. М.: Сов. писатель, 1972.
Слобода (под назв. «Лопух из Нижней слободки»). — Юность, 1977, № 4–5.
То же. — В кн.: Слобода: Повести. М.: Сов. писатель, 1980.
Вечер любви. — Неделя, 1985, № 9.
За подвигом. — Знамя, 1958, № 12.
То же. — В кн.: Раннее утро: Рассказы. М.: Сов. писатель, 1960.
Третий Коля. — Сов. воин, 1957, № 14.
То же. — В кн.: Первый день весны: Крымиздат, 1962.
Первый день весны. — Альм. Крым, 1960, № 24.
То же. — В кн.: Раннее утро: Рассказы. М., 1960.
На закате. — Смена, 1980, № 17.
То же. — В кн.: Плавни: Повесть и рассказы. М.: Мол. гвардия, 1983.
Ждать — не дождаться. — В кн.: Плавни: Повесть и рассказы. М., 1983.
Без единого слова. — Юность, 1981, № 11.
То же. — В кн.: Плавни: Повесть и рассказы. М., 1983.