А профессор Челава неожиданно ухватился руками за голову, сжимая ее в том месте, где у убитого зияла рана. Спустя какое-то время он разжал ладони и, взглянув на дрожавшую как тростинка жену, прошептал:
— Эффект отражения.
На лбу его расплывалось круглое багровое пятно, словно от сильного удара. Прервав молчание, он повелительно бросил жене:
— Уйди отсюда, Ванда, тебе лучше не смотреть на это. Никакого убийства здесь нет: я был вправе распорядиться по своему усмотрению этим телом.
Женщина вышла.
И тогда Челава обратился ко мне:
— Пан доктор! Благодарю за помощь и спасение. Проблема моей жизни теперь разрешена. Прошу вас быть свидетелем в этом необычном деле. А сейчас надо срочно уведомить власти и убрать труп.
И он окинул мертвого Стахура странным, загадочным взглядом.
Посмотрел на него и я, скованный ужасом и изумлением. И неожиданно меня пронзила глубокая боль: мне стало жаль этого пришельца из ночного злодейского мрака, этого великого pauvre diable, рожденного капризной природой себе на забаву.
Отвесив поклон, я молча удалился.
Спустя две недели перед судом города Р. предстал профессор Вл. Челава, он же Ст. Челава, обвиняемый в убийстве. После проведенного расследования и слушания свидетелей подсудимого оправдали двадцатью тремя голосами против трех.
А через два года Лондонское научное общество опубликовало труд проф. В.С. Челавы под названием: «The Soul and the body or The history of a man with two bodies. The problem of my life». К тексту автор приложил две фотографии: свою и Стахура.
САТУРНИН СЕКТОР
Меня выследили! Пронюхал и взял след! Живу я столь уединенно, столь чужд мирской суете — и вот на, тебе, кто-то издалека постоянно наблюдает за мной. В потоке вечного бытия вынырнул факт, близко до меня касающийся, до меня, «безумного индивида» — таково заключение людей здравомыслящих. Странно все это! Странно!
В одной из солидных газет от 20 июня так называемого текущего года (используя их летоисчисление) появилась статья под названием «Эволюция времени». Автор подписался инициалами С.С. Работа изложена язвительно, сильно и уверенно, как положено тем, кто крепко держится жизни и по шею погряз «в действительности». Сама статья мне не интересна — точка зрения автора, разумеется, «реальная», по сю сторону могилы выпестованная: панегирик человеческому интеллекту и его триумфам.
Публикация настораживает совершенно по иным соображениям. Это выпад против меня, удар по моему пониманию так называемого времени. Неизвестный автор, восхваляя время, всячески опровергает мои аргументы, каковые — увы! — изучил досконально. А откуда бы ему так хорошо эти аргументы знать? Опять же странно.
Никогда и ни с кем я не обсуждал проблемы времени и его небытия, не читал лекций, не печатал трудов. Свою работу «О фиктивности и ложном понимании так называемого времени» не показывал никому. Никто не видел и не мог видеть мой труд. Немногочисленные знакомые, поспешно раззнакомившиеся со мной после моего возвращения из «дома здоровья», и не подозревают о подобного рода моих занятиях. Плоды сих многолетних занятий тихо покоятся в черной клеенчатой папке здесь, в письменном столе, в тайнике справа, и без моей помощи тайник не найти. Исключено. И все же этот некто прекрасно осведомлен о содержании манускрипта, да что тут говорить — изучил его наизусть, от начала и до конца. И отвергает мой, как он выражается, «взгляд» (вот глупец!), мое неопровержимое убеждение! В своей работе он заимствовал не только логику, но и манеру изложения, контрпримеры приводятся из тех же сфер, что и у меня. Противник использует мои обороты, дефиниции, переименовывает недавно мной открытые величины и понятия на свой лад, бесстыдно переиначивает в своих целях выводы из кропотливых исследований всей моей жизни.
Да, странно все это, весьма странно, архистранно!
Мало того, что он проник в тайная тайных моих дум, прочел мои мысли на расстоянии, так он еще и резонировал враждебным выпадом. Да неужто же между нами возникли таинственные флюиды, некая духовная связь, ведь иначе просто невозможно!
Разумеется, я этаких «связей» вовсе не желаю. Ненавижу, когда за мной шпионят, пусть, быть может, и непреднамеренно, пусть издалека. Все равно вмешательство неизвестного выводит меня из равновесия, и я устраню его любой ценой.
Пока же ума не приложу, кто он таков. Зашел я и в редакцию газеты, прямо спросил про автора статьи. Не умели ответить. Дескать, рукопись пришла почтой, выслал кто-то живущий здесь, в городе, без подписи — лишь инициалы проставлены — С.С. Статья интересная, актуальная, написана блестяще, тема разработана научно, безупречно. Приняли и напечатали.
Возможно, так оно и есть, а возможно, врут — редакционная тайна. Да от меня не уйдешь! Разыщу рано или поздно — не обычным, так мне одному известными способами. С их помощью. С помощью таинственной, здравому оку невидимой. Они навещают меня почти ежедневно, мы много и доверительно беседуем. И за такое великое счастье я благодарен моему «безумию»…
Просто удивительно, до чего же недалеки люди «здоровые», «нормальные»! Жаль их от всего сердца! Ведать не ведают особого, совсем особого бытия эти убогие креатуры от науки. Вцепились обеими руками в «действительность» и не видят дальше своего носа. Пожизненные слепцы — пока смерть не откроет им врата на ту сторону!
Я сам — среди немногих избранников, коим даровано безнаказанно преступать черту. Да благословенно «безумие» — оно одарило меня пределами двух миров. Ба, потому-то я столь разительно не похож на всех — с меня взятки гладки: ненормальный, псих. Вот я и свободен от предрассудков их мозга, их темного «интеллекта». Измышления их мозга и интеллекта мне чужды и ни к чему не обязывают: слава тебе Господи, понятия времени для меня не существует.
И все же кое-что из посюсторонних пороков еще живет во мне: никак не отделаюсь от пространства — оно и поныне распоряжается мной всевластно, оскорбительно диктует свои права, наносит удары угловатостью предметов, изводит томительной бесконечностью дорог. Сие и доказывает: я не дух, а всего лишь «безумный человек», то есть некто, вызывающий у людей нормальных жалость, презрение или страх. Впрочем, не жалуюсь. Все равно мне лучше, чем им, с их здоровыми мозгами.
Предо мной невиданные просторы, туманные, мрачные глубины неведомых миров, манящие пропасти. Умершие хороводами скользят вокруг меня — процессии загадочных творений; и ведома мне изменчивая природа стихий. Удаляются одни, приходят другие — мимолетные, прекрасные, ужасные…
….
Волной бытия к порогу моего дома прибило новое существо — и посейчас не уверен, «реальное» оно или с того берега.
Бог весть, кто он и откуда, заходит вечером, становится рядом и молча взирает на меня часами.
Этакое античное изваяние. Римский профиль, бритое лицо, смуглое, с сероватым отливом. Возраста неопределенного, выглядит то на пятьдесят, а то и на все сто с лишним; лицо удивительно изменчивое. Однако чувствуется, что человек этот — глубокий старец.
В правой руке у него коса, в левой клепсидра, то и дело он проверяет ее на свет — сколько песочку утекло.
В первые посещения упорно отмалчивался, на вопросы не отвечал. Лишь после десятого кряду визита завязалась беседа. Поначалу с большим трудом — видно, гость не из разговорчивых, к пустопорожним препирательствам непривычен.
— Поставь косу, отдохни, — предложил я, здороваясь. — Сколько лет таскаешь ее без толку, а ныне и подавно косой никого не удивишь — старый, мертвый символ.
Лицо гостя исказилось злобной гримасой, и глухой деревянный голос произнес:
— Ты полагаешь? А я думаю иначе! Я — Темпус.
— Догадываюсь. Приветствую тебя, Сатурн! Чему обязан посещением?
Гость усмехнулся, обнажив беззубые десны.
— Ты искал меня. Я пришел.
— Да тебя же… нет. Ты выдумка.
— Я воплотился, как видишь. Люди слишком давно говорят обо мне — и я обзавелся телом: меня выманили из небытия.
— Возможно. Но твой костюм! Явно подкачал — совсем вышел из моды, дорогой мой.