Агафья. Матушка-царица, нищих да убогих запускать в келью али назад на паперть отсылать?
Евдокия. Запускай, Агафьюшка.
Входят нищие и убогие, охая, кряхтя, осеняя себя судорожно крестным знамением. Слышно: «Матушка наша… Царицазаступница». Слышен плач.
Евдокия (раздавая деньги). Что плачете-то?
Старуха-нищая. Матушка-заступница, то давали при погребениях душу отводить, ноне же воспрещено выть при погребениях и бедным воспрещено просить милостыню. Так хоть здесь от умиления поплачу.
Нищий. Матушка-царица, скажи-научи, можно ли ныне в церкви ходить?
Евдокия. А почему ж нет?
Нищий. Как же быть, ведь церкви Божии осквернены антихристовою скверною? Не могу молиться за антихриста, что ныне императором прозывается, и за слуг его.
Диосифей. Мы церкви святой водой покропим, так и ничего будет.
Второй нищий. Все одно. Слух был, немного жить свету, в пол-пол-осьмой тысяче конец будет.
Нищие толпятся, толпой лезут к Евдокии, кричат, плачут: «Конец, конец будет миру-то!» Босый и Каптелина стараются оттеснить нищих. Евдокия, отступая, роняет мешок с мелкими деньгами, они рассыпаются. Нищие начинают подбирать, толкаясь.
Нищая (кричит громко). Ой, тошно мне! Ой, тошно мне! (Платок с нее свалился, и она вдруг залаяла по-собачьи, а потом упала в судорогах.)
Старуха-нищая (тихо и умиленно). Родимчик у ней… Падучая… Как услышит запах ладана али в церквах запоют Херувимскую али Достойную, либо вынесут дары, также лает собакой, либо лягушкой квакает, либо так воет, так визжит да стонет.
Босый (нищим). Тащите, тащите кликушу… Вон царицу папужали. Идите на паперть.
Диосифей. Иди на паперть, народ. Сейчас на паперти деньги давать будут.
Нищие уходят.
Евдокия. Страхи-то какие! (Крестится.)
Диосифей. И на народ порча. Уж нищие иные с бритыми бородами ходят. Я б не благословлял в церквах, кто является в блиноносном образе, с бритой головой. На Страшном суде будут они не с праведниками, украшенными бородой, а с обратными еретиками.
Босый. Был патриарх, он печаливался за опальных, утолял кровь. Ныне ж царь скольки колоколов со звонниц поснимал. Издавна известна нелюбовь демонов к колокольному звону. Ибо колокола есть защитники народа и сокрушители демонов.
Диосифей. Царь Петр на Бога наступил. Монастыри притесняет, монахам деньги свои иметь не велит.
Босый. Царь греческий Ираклий отобрал от церкви злаго. Но мед обратился в злато.
Диосифей. Патриарха убрал и по латынил всю нашу христианскую веру. (Крестится.) Пойдемте, матушка-царица Евдокия Федоровна.
Евдокия. Каптелина, ежели меня спрашивать будут, скажи, я в Благовещенской церкви. Вы здесь с Босым приберете.
Каптелина. Приберем, матушка.
Евдокия и Диосифей уходят.
Каптелина. Что ж ты, братец, мне-то какой гостинец из Москвы привез?
Босый. Тебя, сестрица, не забыл. В чулане у меня для тебя припасен кафтан женский короткий штофной, золотой, по малиновой земле, да юбка тафтяная дволишняя, да юбка того же штофу по желтой земле.
Каптелина. Спаси Бог, братец. (Смеется.) А я тебе мыльца заготовила.
Босый. На что мне мыло, я студеной умываюсь.
Каптелина (смеется). Это ль лучше? Братец, не потачь, побелись, так белее будешь. Лучше белил будешь.
Босый хочет ее обнять, она увертывается.
Босый (сердито). Видать, иного завела. Попадьей стать хочешь.
Каптелина. Хоть бы и попадьей, а такой бродяга на что мне?
Босый. Я богомол. Я истинной веры. А попы кто? Ты песню такую слыхала? «Туто шли-прошли два прохожих. Один-то поп, другой-то разбойник». Или как по-иному поется: «Монашеньки-бляшеньки и иегуменья, сводня, архиерей, потатчик».