Екатерина (разглядывая себя в зеркало и поправляя прическу). Ты, фрейлина, у которой уборщицы себе прическу делаешь?
Мария. У Мины Карловны, государыня.
Екатерина. У моей уборщицы стараешься.
Мария. На Петербург, государыня, одна только умелая уборщица для волос женских, и ежели к какому празднику, как и ныне, тогда случается, что за трое суток некоторых убирает, и принуждены мы до дня выезда сидя спать, чтоб убору не испортить.
Екатерина (пудря лицо). Государь уж примечает и мне указывает, что при дворе распространяется излишняя страсть к украшениям, нарядам и прочее мотовство, а особенно меж моими фрейлинами. Уж перестали довольствоваться одним или двумя длинными платьями, но многие с галунами, с шитьем и с подеспанами делать начали.
Мария. Государыня, страсть быть приятной издавна действие над женами производит.
Екатерина. А таковая чрезмерность не может не иметь действия и над мужчинами, хотящими им угодными быть. То же тщение украшений, ту же роскошь рождает и от дел отволакивает. (Мария подает Екатерине краски, та начинает красить лицо.) Как выезжали мы в прошлый раз в Гольштинию да во Францию, слышала я мнение при тех дворах, что русским дамам много вредит дурная и отвратительная мода сильно румяниться.
Мария (раскрашивая лицо Екатерине). Возможно, мнение относится к прежним временам. Ныне же, государыня, можно насчитать при нашем дворе до тридцати хорошеньких дам, которые мало уступают голынтинским дамам в приветливости, хороших манерах и красоте. Почти все петербургские дамы так хорошо умеют раскрашивать себя, что мало уступают француженкам. Иное дело в провинции, в Суздале, в Ярославле, в Москве. И там немало красивых женщин, но верно, румянятся они чрезвычайно грубо и неискусно. При взгляде на них можно подумать, что они намазали себе лицо мукой и потом кисточкой покрасили щеки. (Смеется.) Они красят также брови и ресницы черной, а иногда коричневою краской.
Екатерина. Русские теремные девицы румянятся, чтоб укрыть свою бледность. В Лифляндии же, напротив, щеки румянит климат морской.
Мария. Лучше ли русских лифляндские мещанки, государыня? Только что богатеют, а манеры дурные, как прежде. К примеру, уборщица волос Мина Карловна в Выборге, да Риге, да в Ревеле известна была под именем медхен Минхен. Приехала в Москву из Риги с обозом сельдей, анчоусов и прочей гнили, которую за неугодностью из портов отправляют в Москву. Взялась за профессию и через год купила на Маросейке дом. Теперь уж дом и в Петербурге купила. Ранее у себя брала пять рублев, на стороне — десять рублев, а ныне меньше двадцати рублев не берет.
Екатерина (оборачивается и смотрит на Марию). А вы, Гамильтоны, когда в Россию прибыли?
Мария. Мы, государыня, при Иване Васильевиче Грозном.
Екатерина. Знатный у тебя род, фрейлина. Шотландский род.
Мария. Датский, государыня. Мы родственники герцога нормандского. Имеем фамильный герб — пурпурный щит и на нем серебряная роза и золотое сердце.
Екатерина. Да, знатный род. Однако ты не герцогиня нормандская и потому страсть свою к нарядам поубавь, а то я слышала, иные так увлекаются, что, не имея возможности украшать свой костюм как бы это хотелось, пользуются вещами из моего туалета.
Мария (потупив глаза). Я свои алмазы ношу, государыня.
Екатерина (сердито). Знаешь, что иным женщинам украшения, подобные моим, я носить запретила. И подобные мне прически делать запретила. Запретила убирать алмазами обе стороны головы. Дозволяю убирать одну левую сторону. Ты почему убираешь обе?
Мария. Прощения прошу, государыня.
Екатерина. Запрещено носить горностаевые меха с хвостиками, посколько это украшение присвоено только царской фамилии. Ты почему носишь?
Мария. О том не слышала, государыня. В Германии и мещанки носят меха с хвостиками.
Екатерина (гневно). Ты служишь русской государыне, не немецкой. Слухи есть, мои алмазы да червонцы крадешь и про мое лицо насмешничаешь, будто слишком румяно.