Алексей. Сие, матушка моя, хорошее сновидение. Мы себя с маленьким Селебеном вручили в сохраненье Божье.
Афросинья. По милости Божьей, Селебен вчера весьма ворочался.
Алексей. Ты, Афросиньюшка моя, не печалься, себя береги. Если поедем от Вены водой, то тепло одевайся, не застудись, а если посуху, то в Тирольских горах дорога камениста, и надо бы просить у императора коляску хорошую, покойную, чтоб тебя не растрясло. Также бальсам по дохторскому рецепту лучше не в немецкой земле сделать, а чтоб прислали из Болоньи или Венеции. Пластырь же можно сделать в Вене или в Иншпруке. (Опять звонят колокола.)
Афросинья. Сие в церкви каменной великой, видать, звонят. Вена — город каменный, домы в нем великие, видать, древних лет.
Алексей. Звонят сие, Афросиньюшка, в костеле, построенном во имя архидьякона Стефана. Прежде сего на том костеле стоял герб турецкого султана, а ныне тот герб с того костела скинут, и поставлен на том месте крест. Если обживемся в Вене, то поглядишь. В Стефане во время обедни музыка играет и музыкантов-спеваков чуть ли не сто.
Афросинья. Может, и правда, прынчик, в Вене обживемся, чтоб Селебена нашего здесь родить. Я уж, прынчик, устала ездить. Уж два месяца переезжаем с места на место.
Алексей. Хорониться нам надо, от моего отца ховаться. Ежели не в Вене, так, может, в горах заховаемся. Горы здесь высокие. Есть места, где и в карете не проедешь, а только лишь в телеге шагом, на быках. По дороге безмерно много каменья острого, и течет в глубокой пропасти река. От быстрого течения шум великий. В тех горах всегда лежит много снега, потому что для безмерной их высокости великие там холоды и солнце никогда там промеж гор лучами не осеняет.
Афросинья. А как же, батюшка, мы там жить будем? Это ж край свету.
Алексей. Край свету, Афросиньюшка, для нас с тобой ныне самое подходящее место. Спасибо, нашлись друзья, оповестили, что отец наше месторасположение разведал и убийц послал.
Афросинья. Кто ж известил, спаси его, Господи?
Алексей. Сам того не ведаю. Письмо аноним одержал. Еще в нем таковы подробности, что ежели я не выполню свое обещание рекрутироваться на всю жизнь в пустыню, сиречь в монастырь, то батюшка вымыслил иной способ, а именно, призвать меня к себе в землю Датскую и под протектом обучения, посадя на один воинский свой корабль, дать указ капитану вступить в бой с шведским кораблем, который будет вблизости, чтоб меня убить из-под угла, потом же объявя, что убит в бою, устроить по мне тризну и поминать в церквах. Одначе Бог и святой Николай-угодник и иные святые сего не допустили.
Афросинья (крестится). Слава правде Господней.
Входят граф Шенборн и референт кесаря Дольберг.
Шенборн. С приятным утром, ваше величество.
Алексей. Вас также, ваше сиятельство.
Шенборн. Я только-только от кесаря, который прислал от себя для разговору референта своего, докладчика тайной конференции, господина Дольберга.
Дольберг и Алексей раскланиваются. Дольберг садится за стол, достает бумаги. Шенборн садится в кресло.
Дольберг. Ваше величество, его величество император Австрийский просил меня исследовать в подробностях весь ход дела, чтоб впоследствии, смотря по обстоятельствам, тем вернее можно было действовать.
Алексей. Что моя просьба о греческом священнике?
Шенборн. Велено объявить, что греческого священника теперь найти невозможно. Особенно такого, который согласится жить с вашим величеством в заключении, как этого требуют обстоятельства, иначе откроется ваше убежище. Меж тем главное условие безопасности состоит в том, чтоб русский государь не проведал о нем.
Алексей (радостно). Кесарь согласен принять нас, Афросиньюшка Федоровна. (Целует ее.) Кесарь нас спасает. (К Шенборну.) Прошу лишь одного, чтоб в крайней необходимости мне не было бы отказано в присылке духовника.