Вайнгард. Сейчас должен явиться неаполитанский король, граф Даун, ибо без него не могу вам показать, что велено.
Алексей (с беспокойством). Что показать? Кем велено? (Входит граф Даун.) Граф, неужто место пребывания мое и здесь открыто?
Даун. У меня важное сообщение, принц, посему прошу удалить вашу переодетую мужчиной женщину.
Алексей. Ей можно все знать.
Даун. Нет, надобно быть только вам.
Афросинья. Я и сама пойду. (К Алексею.) Ты, друг мой, не печалься, полагайся на Бога.
Даун. По случаю важности дела сюда выехали вицеканцлер граф Шенборн и референт кесаря господин Дольберг. Однако, видно, дожди в горах их задержали, и потому решил объявить вам в их отсутствие. Кесарь получил личное письмо от его величества русского государя. Велено показать его вам в оригинале.
Алексей. Я видеть не хочу.
Даун. Велено показать, ваше величество, и прочесть. (К секретарю.) Читайте.
Вайнгард. «Пресветлейший, державнейший князь, особливо любезный приятель! Мы подлинно, через капитана Румянцева, убедились, что сын наш, Алексей, отослан за крепким караулом в город Неаполь, чему капитан Румянцев самовидец от самой крепости Эренберг. Для чего так неприятно изволит кесарское величество с нами поступать? Он хочет меня с сыном судить. У нас и с подданными-то необычно. Сын должен во всем повиноваться воле отца. А мы, самодержавный государь, ничем кесарю не подчинены, и вступаться ему не следует, а надлежит его к нам отослать. Мы же, как отец и государь, по должности родительской его милостиво примем, тот его проступок простим и будем его наставлять. Чем его кесарское величество покажет и над ним милость и будет им впоследствии возблагодарен, ибо ныне содержится, как невольник, за крепким караулом под именем некоторого бунтовщика графа венгерского».
Входят Шенборн и Дольберг.
Алексей (бросается к Шенборну, падает перед ним на колени, подняв руки к небу и заливаясь слезами). О, умоляю спасти мою жизнь именем Бога и всех святых и не покинуть меня, несчастного, иначе я погибну. Я готов ехать, куда император прикажет, и жить, где он велит, только бы не выдавал меня несправедливо раздраженному отцу.
Шенборн (берет за плечи плачущего Алексея и подымает его). Какой честный человек решился бы склонить ваше величество к возвращению, после того как вы неоднократно рассказывали о своих несчастьях и характере своего отца.
Алексей. Могу ли я идти, посколько внезапно заболел головой?
Дольберг. Повремените, принц. Я, господа, хотел бы, однако, напомнить, что об этом происшествии ныне мало не вся Европа ведает. Это происшествие чрезвычайно важно и опасно, потому что русский император, не получив удовлетворительного ответа, может с многочисленным войском, расположенным в Польше, по силезской границе вступить в герцогство и там остаться до выдачи сына. А по своему характеру русский император может ворваться и в Богемию, где волнующаяся чернь легко к нему пристанет.
Даун. Как же поступить нам, господин референт?
Дольберг. Это внутреннее русское дело, и мы должны допустить до встречи с принцем русских полномоченных, которые находятся здесь.
Алексей (испуганно). Кто здесь?
Дольберг (заглядывая в бумагу). Статский чужестранных дел коллегии тайный советник Петр Толстой и капитан Александр Румянцев.
Алексей. Толстой не дипломат, а обер-палач. Румянцев же попросту убийца. Встречаться с ними не желаю.
Дольберг. Ваше величество, нам указано, что кесарь ни под каким видом вас не выдаст. Однако встретиться вам с русскими полномоченными необходимо.
Шенборн. Даже вопреки воле?
Дольберг. У меня имеется финальная резолюция кесаря. Извольте, рукой кесаря — свидание должно быть непременно.
Алексей (плача). Господа, я в отчаянье, я не могу терпеть такое мучительство.