Герцогиня. Принц Евгений — человек военный, а натуру царевича я знаю. Отец напрасно трудится и принуждает его к воинским делам. Он лучше желает иметь в руках своих четки, нежели пистоли. Только то мне безмерно печально, чтоб немилость государя на внука моего не пала.
Толстой. Кесарь хочет нашего государя с сыном его судить. У нас и с подданными-то необычно. Наш государь самодержавный, ничем кесарю не подчинен, и вступаться ему не следует.
Алексей (Дауну). Граф, если отец вздумает требовать меня с оружием в руках, могу ли я положиться на покровительство кесаря?
Даун. Я уж говорил, кесарское величество с удовольствием будет видеть примирение отца с сыном, но если вы, принц, считаете небезопасным возвратиться, то можете положиться на покровительство кесаря, который довольно силен, чтоб защищать принимаемых им под протекцию.
Толстой. Его величество государь-император наш будет считать царевича изменником и не отстанет, пока не получит его живым или мертвым. (К Алексею.) Я имею повеление не удаляться отсюда прежде, чем возьму тебя, и если б перевезли тебя в другое место, то и туда буду за тобой следовать.
Алексей (испуганно подходит к Дауну и берет его за руку). Граф, я бы хотел с вами переговорить в другой комнате. (Уходят.)
Шенборн. Требования российского государя послать царевича с вами исполнить невозможно. Надо бы послать его неволею, а это будет предосудительно кесарской власти и противно всесветным правам. Это будет знак варварства.
Толстой. Царевич Алексей не просто изъявляет замерзлое упрямство. Он бунтовщик и пишет в Россию своим сообщникам подстрекательские письма, стремясь свергнуть с престола законного государя, батюшку своего. Мы просили письма, где он просит кесарского войска у кесаря себе в помощь. Однако нам отказали, заявив — одно сожжено вовсе, второе затерялось. Сие есть волокита и почти ругательный поступок, который приведет к большим конфузиям. Хотел бы напомнить, что бунтовщики имеются не в одной России. Пример тому венгерский бунт. Имеется также ведомость, что флот гишпанский стоит между Неаполем и Сардиниею и что намерен, высадя людей на берег, атаковать Неаполь, понеже неаполитанская шляхта сделала против кесаря комплот и желает быть под властью гишпанской, нежели под кесарской.
Шенборн. Мы, господин Толстой, держава европейская и имеем свои понятия о чести, которые шантажом не изменить.
Герцогиня. Я желаю примирения. Впрочем, не советую ничего и не отсоветую. Молю Бога, чтоб державы наши избрали наилучшее.
Толстой. И я молю Бога, чтоб меж нами был мир и чтоб мы постыдили своих супостатов.
Алексей входит с Дауном.
Алексей. Отец хочет прекращения живота моего, потому не могу возвратиться и ни под каким видом не хочу попасть в руки отца. Отцу, может быть, буду писать, ответствуя на его письмо, и тогда уж дам конечный ответ. (Откланявшись, удаляется.)
Шенборн. Я думаю, на этом дело следует прекратить. Принц возвратиться отказался.
Толстой. Мы требуем именем его императорского величества нового свидания для разговору с царевичем. Если царевич будет просить у кесаря, чтоб отпустил его из своей области, и если ему позволено то будет, кесарь покажет российскому государю явный признак неприязни.
Шенборн. Кесарю держать принца в своих землях неволею невозможно. Впрочем, не думаю, что он захочет выехать в другое государство.
Герцогиня. Весьма хорошо было бы узнать новые мысли принца, прежде чем он поговорит со своею переодетой женщиной, чтоб она его не отклонила.
Румянцев (улыбаясь). У нас, офицеров, о женщинах иное мнение. Они лишь в западню отклонить могут, а не из западни.
Толстой (тихо). Александр Иванович, сия ваша шутка не к месту. Дело же наше в великом затруднении. Надобно поспешить к отходу почты написать государю, а что писать, не знаю.
Дольберг. Вы, господин Толстой, не должны решительно прерывать дела, что соответствует резолюции кесаря. Запаситесь терпением, а чтоб не было скучно, можете осмотреть разные достопримечательности.