Толстой. Это поглядим. Может, еще и простит Петр Алексеевич царевича да разрешит вам обвенчаться. Все в руках государя. Только сейчас помоги нам.
Афросинья. Чего вы хочете?
Толстой. Перво — о письмах. Кому писал ли из русских и иноземцев и сколько раз? О ком добрые речи говорил и на кого надежду имел? Из сенаторов и архиреев кого хвалил? Драл ли какие письма? (Входит Вайнгард и что-то шепчет на ухо Толстому.) Иди, Афросинья Федоровна, и решай, куда тебе далее, али в помещицы, али в колодницы. (Солдаты уводят Афросинъю. Толстой читает поданную Вайнгардом записку.) «Петр Андреевич, буде возможно, побывай у меня один. И письмо, что ты сказывал вчера Вайнгарду от батюшки получил, с собой возьми. Понеже самую надежду имею с тобой наедине говорить, что не без пользы будет. Алексей».
Румянцев (крестится). Слава, Господи, помог.
Толстой. Ты, Александр Иванович, иди в гостиницу, но никуда не отлучайся.
Румянцев (крестится). Слава Пресвятой Богородице, вняла нашим молитвам. (Уходит.)
Толстой (Вайнгарду). Пусть царевич явится. Я его жду один.
Вайнгард. По инструкции и я должен присутствовать.
Толстой. Ну, присутствуй, присутствуй. К ста шестидесяти золотым червонным получишь еще награду. (Вайнгард уходит. Толстой прогуливается по комнате, заложив руки за спину, насвистывает и напевает.) «Снеги белые, пушисты покрывали все поля, а туманно красно солнышко, туманно…»
Входит Вайнгард.
Вайнгард. Его величество сейчас изволит явиться.
Толстой (напевает). «А туманно красно солнышко, туманно…» (Говорит.) Сделаем дело, получишь золотую табакерку в шестьдесят дукатов.
Вайнгард. Благодарю вас, буду стараться.
Толстой. «Снеги белые, пушисты…» Вы, Вайнгард, довольны, что служите в Италии?
Вайнгард. Изрядно доволен.
Толстой. Да, Италия хороша. Здесь и крестьяне поиному живут. Мебель простая, но много посуды, одежда чистая. На женщинах и мужчинах, даже и крестьянах, шляпы… А как вспомнишь наши мерзкие деревни… Мужики бедные от пьянства, стриженый сухой сад, пруд с карасями, домы без полов, без окон и с течью. (Напевает.) «Снеги белые, пушисты покрывали все поля…» Вот снеги у нас верно пушисты. И пляшут у нас красиво. Итальянские танцы не зело стройны. Скачут один против другого, а за руки не берутся. Но живут всегда во всяком покое, без страха и обиды и без тягостных податей.
Вайнгард. Они, ваше превосходительство, жизнью своей недовольны. Все бунтуют.
Толстой. Это слава Богу. (Напевает.) «Туманно красно солнышко, туманно…» Поехал я здесь до того места, где в древние лета был город, который называется Кантель ди Бия. Тот город был в области Нерона-мучителя. Тут божница поганых богов построена при проклятом мучителе христиан, поганых Меркуриев, за что вместе с ними Нерон в пекле. Боишься пекла, Вайнгард?
Вайнгард. Об аде, ваше превосходительство, пусть умирающие беспокоятся, а мы пока не собираемся туда.
Толстой. У вас в католичестве проще, чем в православии. Ваш заступник перед Богом — Папа Римский, а наша заступница — Матерь Божья. До вашего заступника в карете можно доехать, а к нашей заступнице поди на небо доберись. (Напевает.) «Снеги белые, пушисты покрывали все поля…» В соборе святого евангелиста Марка видывал я власы Богородицы русы, да гвоздь, которым было пробито тело Спасителя, Бога нашего, да часть столба, у которого нашего Творца бичевали… Стоял, глядел и утирал слезы.
Торопливо, нетвердой походкой входит Алексей, ссутулившийся, бледный, с беспокойно бегающими глазами. Замечает Толстого, протягивает к нему руки.
Алексей. Милостивейший Петр Андреевич!
Толстой. Ваше величество, рад видеть вас вновь в добром здоровий.
Алексей. Да, да, Петр Андреевич, я несколько занемог, но уже много лучше. (Оглядывается на Вайнгарда.) Хотите ли сюда, Петр Андреевич, хотите ли к сему стольцу у окошка, чтоб нам не мешали?