Посадница. А куды истинный-то подевалси?
Посадник. Я по-иному слыхал. Наш государь пошел в город Стекло-холм, а там его посадили в заточение. А этот, что ныне царствует, не наш государь Петр Алексеевич. Иной.
Посадница. В книгах пишут, будто осьмой царь — антихрист. А наш — осьмой царь. Да нешто его мать царица? Она еретица была, все девок рожала.
Писарь (пьяно). За такие слова голову долой… Общество слышало внятно произнесенную крупную речь против особы императора.
Первый мужик. Ты кто?
Писарь. Бунин я. Писарь.
Первый мужик (смеется). Присарь… Ты кого винишь, писарь? Ты не хмель вини, ты огородника вини. Сначала огородник берет верх над хмелем, потом хмель берет верх над огородником. (Поет.) «Эх, сладко попито, поедено, похожено. Вволю корушки без хлебушка погложено. Босиком по снегу потоптано, спинушку кнутом побито…» (Говорит.) Эх, пойти бы с алтыном в котомке да вязовой дубиной за плечами в разбойнички к Афоньке Попугаю.
Второй мужик. Господин писарь, чего на него серчать. Он во хмелю здорлив. Выпил винца денег на шесть, а по крепости и дешевизне пенника достаточно учиниться шумным.
Первый мужик. Эх, пенник — утешитель русского человека. И стоит дешево, две деньги. А подымные берут алтын с дыма, с погребов да бань по рублю.
Третий мужик. Соль надо бы вольно продавать. В деревнях соль редка. Выше рубля за пуд. Едят без соли, цинжают и умирают.
Посадница. Роды царские пошли неистовые. Государь с простой шведкой живет, из шведского королевства не выходит. А свою царицу послал в Суздаль с одной только постельницею, в худой карете, на худых лошадях.
Вторая мещанка. А что государь лучше жалует иноземцев и добрее до них, нежели до русских, то верно. А довелось мне об этом слышать у городи Архангельского от немца Матиса. Прихаживали к Матису иноземцы и разговаривали то по-немецки, то по-русски: дурак-де русак, не ваш-де государь, а наш. Вам, русским, нет до него дела.
Посадник. Государь немца любит, а царевич немца не любит. Приходил к нему немчина и говорил неведомо какие слова. И царевич за то на нем одежду сжег и его опалил до тела.
Второй мещанин. Слышал, пришли к Кроншлоту кесарских и шведских девяносто кораблей и просят у его царского величества бою. А буде бою не будет, так чтоб отдал назад царевича. А буде его не отдаст, чтоб отдал изменников, которые его украли.
Первая мещанка (вздыхает). Стало быть, опять война да отражение будет?
Второй мещанин. Ничего не сделаешь. Сам я читать не могу, но грамотей один мне сказывал: была ведомость, шведский флот уж к берегу лифляндскому пристал да транспортировал людей на берег. Велико-то будет худо, если правда. Требуют в цари наследника Алексея Петровича. Государь Петр Алексеевич вроде бы согласен, да у нас в Петербурге не согласен на то Меншиков с сенаторами. И войска наши далеко главные. Они друг на друга сердитые, помогать не станут. Великую беду шведы починить могут.
Первый мужик. Не все то перенять, что по Волге плывет. Много брешут. Мы ж сами и придумываем.
Посадник. А что сами, мы люди простые, что видим — тем и бредим. Вот царицу свою оставил, а иную поял.
Писарь Бунин (пьяно). Гляди… Ты к поношению чести высоких особ клонишься… Свяжут…
Старовер. Меня-то ладно или его… А ежели он законного наследника русского престола на чепь посадил. Стрельцов всех переказнил за то, что они его еретичества знали. Навешал стрельцов, как полтей, скоро солить будет.