В кабаке становится все более шумно. Слышны крики и хохот. Иные уже валяются.
Посадский (кричит первому мужику). Ты как крестишься?! Как пальцы слагаешь?
Первый мужик. Как хошь крестись. Я крещусь хоть так, хоть сяк. В том силы нет, хоть кулаком крестись.
Посадский. А вот я тебя кулаком! (Дерутся. Вокруг подзадоривают дерущихся. Валятся лавки, падает посуда со столов. Сидевший до того молча в дальнем конце кабака человек, который в одиночестве пил водку за отдельным столиком, вскакивает.)
Габриель (дрожа от гнева). Вы ничего не знаете, и у вас все варвары! Собаки! Собаки! Гундсфоты!
Посадский. Это Еремка-немец. Портняжка, пьяница. Ты, Еремка, народу не груби. Народ тебя побьет.
Габриель. Врешь, врешь, собака. Я не есть Еремей, я есть Габриель.
Второй мужик. Православные христиане, вот кого бить надобно, а вы меж собой.
Народ подступает к Габриелю. Тот отбивается.
Габриель (кричит). Я вам сделаю, как мой Бог жив, так я вам отомщу. Мужики, свиньи, собаки! Добро, собаки, я вам заплачу!
Габриеля бьют. Подходит Долгорукий.
Долгорукий. Оставьте его.
Первый мужик. Так ведь он, барин, немчин этот, иноземец, нас, русских, всех обозвал смердовичами. Его в острог надобно.
Долгорукий. Я его сам спрошу. Вот, возьми на водку.
Долгорукий дает деньги первому мужику. Народ расходится по своим местам. Габриель садится за стол Долгорукого и Плеера.
Посадский. Я в комедиальной хоромине, в анбаре комедиальном представление видел про дурацких персон. Про Петрушку, про жену Петрушки Маланью Пелагеевну, про цыгана, про доктора, про квартального, про немца и про собаку. (Смеется.)
Посадница. Да еще про арапку и татарина. (Смеется.) Изобрази, Терентии, повесели народ.
Третий мужик. Изобрази. Уважь народ.
Посадский (меняя голос то под немца, то под Петрушку). Немец! Дойч, черт бы тебя побрал! Как ты сюда попал? Вас? Я, я, я, я… Ты да я, да нас с тобой двое. (Народ смеется.) Да ты говори не по-вороньи, а по-ярославски… Вас? Квас… Пошел вон от нас, мы не хотим знать вас. (Народ смеется). Немец ударяет Петрушку палкой. Петрушка немца убивает. (Народ смеется.)
Плеер (Габриелю). Вы немец?
Габриель (утирая слезы и кровь с лица). Родом я швед. Я из здешних мест, из шведского города Ниешанц. Когда пришли сюда казаки, татары, калмыки, башкиры, кучи пепла остались от красивого города. Жители, которых не зарезали, бежали в Выборг. Моя жена и дети тоже бежали. Кто сам не бежал, тех прогнали. Меня взяли в плен и послали строить Петербург на месте Ниешанца. Не русские мужики, а мы, шведские пленные, строили Петербург. Русские мужики землю копали, а мы прокладывали улицы, мостили их камнем, строили набережные, сажали деревья.
Плеер. Оттого Петербург не похож на иные русские города. Петербург напоминает Стокгольм.
Габриель. Много шведов умерло от голода и болезней. Я ноги отморозил и грудь простудил. Да нашелся милостивец, купецкий человек, взял меня в приказчики… Не угостите ли водкой? (Плеер наливает ему. Габриель выпивает.) Взял да прогнал из-за пьянства моего. Пить здесь приучился, поскольку иного удовольствия не имею. Теперь живу тем, что зарабатываю портняжным делом… Имею просьбу, господа. Не передадите ли письмо жене моей в Финляндию, в город Сердобол. (Дрожащими руками достает письмо из бокового кармана.) Я всегда ношу письмо с собой в ожидании случая. Русские вскрывают письма иноземцев в почтовых конторах. (Плеер берет письмо.) Благодарю вас, господа, благодарю. (Встает, отходит, но затем возвращается и садится). Еще хочу спросить, господа: отчего Европа так терпима к московскому рабству? Отчего она не объединится? Христианские государства не должны пропускать русские корабли в море.
Плеер. Возьмите кошелек. Здесь сто дукатов. (Протягивает кошелек.)
Габриель (берет кошелек). Благодарю вас, благодарю. (Кланяется и уходит.)