Орлов. Прошу себе помилования, государь. Моя невиновность подтверждена.
Петр. С твоим помилованием еще погожу, Орлов. (Орлова уводят.) Петр Андреевич, приняты ли меры о непропуске за границу? Дабы при нынешнем розыску не ушли кто из тех, которые приличны.
Толстой. Войска пограничного надо бы поболее. А то пагубство с побегами. Не токмо ныне, да не токмо участники заговору. И ранее, как и ныне, мужики, да посадские, да прочий люд бежит в Литву, в Польшу, даже к магометанам в Турцию.
Петр. Как же это русский человек с православной родины своей бежит?
Толстой. Чернь в волнении. Сей заговор царевича страшен не столько вельможными бунтарями, сколько чернью, которая к нему примкнуть намеревалась. Во многих местах подметные письма явлены в народе. (Входит Афросинья в сопровождении Румянцева.) Государыня моя, Афросинья Федоровна. Поздравляю вас, мою государыню, с благополучным выздоровлением. Милостью Божией все исправилось, как мы с вами желали.
Румянцев. Государь, Афросинья Федоровна к очной ставке с царевичем готова.
Петр (к Афросинье). Вот ты, однако, какова. Рыжа да ростом мала. Чем сердце моего сына покорила, не пойму.
Румянцев. Простите, государь, однако уж на чей вкус.
Петр. Да уж в этом нет моего, государева, слова. А в ином я слово держу. Смотри, девка, за мной не пропадет.
Афросинья. О том помню, государь.
Вводят царевича.
Алексей. Афросиньюшка! Сердце мое! (Хочет к ней броситься, но стража удерживает его.) Матушка моя, писал к тебе, как узнал, что ты уже в Риге. Баб тебе в помощь посылал. Как Селебен-то наш?
Толстой. Отвечайте, Афросинья Федоровна. Кому письма писал из русских ли иль из иноземцев? Сколько раз в Тироле и в Неаполе?
Алексей. Селебен-то наш как, Афросиньюшка?
Афросинья. Писал по-русски, писано не в первых днях, но гораздо спустя, как в крепость посадили.
Алексей. Афросиньюшка, где наше дитя? Я лишен титула и по обещанию батюшки буду на покое с тобой жить в деревнях.
Афросинья. Также писал к кесарю с жалобами на государя. К кесарю писал жалобы многажды. Сказывал мне, что в войске бунт, и когда слыхал о смущении в Макленбургии, тогда о том радовался и всегда желал наследства. Для того и ушел, чтоб ему жить в покое, доколе отец жив будет. И наследства он, царевич, весьма желал и пострижения отнюдь не хотел.
Толстой. На кого царевич надежду имел?
Афросинья. Надежду имел на сенаторей. Говорил: чаю-де, сенаты и не сделают, что хочет батюшка.
Петр (Алексею). Верно ли, имел надежду на Сенат?
Алексей (тихо). Я имел надежду на тех, кто старину русскую любит. (Плачет.)
Афросинья. Он говаривал мне, что хочет ехать в некие вольные города. Едучи из Гданьска, не упомню, в каком городе бранденбургском, что подле моря, подвыпив, говорил мне да тем, что были при мне: армия да гвардия моя будет. Вся от Европы граница моя будет. А когда господин Толстой приехал в Неаполь, царевич хотел из кесарской провинции уехать к Папе Римскому, я его удержала.
Толстой. Афросинья Федоровна, скажите про письма.
Афросинья. В фортеции Неапольской отдал мне царевич письма черные и велел оные сжечь, однако ж я не сожгла, в постель спрятала и в обозе привезла.
Алексей вскрикивает и закрывает лицо руками.
Толстой. Вот письма, государь. (Протягивает письма.)
Афросинья. А писал царевич, чтоб в Петербурхе их подметывать, а иные архиреям подавать.
Толстой. Государь, письма случай подают для открытия главных тайностей заговора.
Петр (Алексею). Когда слышал, будто бунт в Макленбургии в войсках, и радовался, то, чаю, не без намеренья было пристать к оным бунтовщикам?
Алексей (устало). Когда б прислали ко мне, то я б к ним поехал. А без присылки не имел намеренья.
Толстой. Государь, все сказано. Перед вами, государь, не сын неспособный, бежавший от принуждения к деятельности и возвратившийся, чтоб жить в деревне с женщиной, которую полюбил. Нет, государь, перед вами наследник престола, хорошо знающий свои права и требующий их. Он рассчитывает на сочувствие многих, прислушивается к слухам, имеющим целью гибель отца, готовый воспользоваться возмущением, если б даже отец еще был жив, лишь бы возмущающиеся были сильны. Готовый даже возмутить чернь. Но того мало, государь. В письмах к сенаторам и духовенству программа деятельности по занятию престола уже начерчена. Близкие к вам люди будут заменены другими, все пойдет наоборот, все, что стоило вам, государь, таких трудов, все, из-за чего вы, государь, подвергались таким бедствиям и наконец получили силу и славу для себя и государства. Все будет низвергнуто. И, конечно, не будет пощады государыне Екатерине Алексеевне и детям ее.