Избранные произведения. В 3 т. Т. 3: Псалом; Детоубийца

Первый из народа. Так-то оно лучше. Чем смеяться ему, пусть поплачет с иными.

Посадский. А вы откель движетесь?

Селивестр. С Пустоозерья. Возле Печоры жили, в ста верстах от Ледового моря.

Второй мужик. Далеко. Слыхивал, там и пахотной-то земли нет, один лишь тундряной, звериный и морской промысел.

Селивестр. Мы каторжные, там камень били да мерзлоту долбили.

Мещанка. И у меня там сродственники. Скажи, не слыхал ли, будет ли послабление для штрафованных в прошедшее царство?

Селивестр. Облегчение судьбы будет, хоть и не каждому, по обычаю сменять наказанных кончившегося царствования новыми ссыльными царствования наступившего.

Идет манифестация. Несут портреты Петра, Екатерины и хоругви. Впереди Феофан Прокопович с крестом. Звонят колокола.

Феофан. Россияне, что сие есть?! До чего мы дожили, россияне?! Петра Великого погребаем. Но, оставляя нас, разрушением тела своего, дух свой оставил нам.

Крики из манифестации: «За государя и отечество! За императора нашего!»

Второй мужик (глядя на проходящую манифестацию, тихо). Император. Много он народу перетер.

Проходит несколько придворных. Среди них Толстой и Мусин-Пушкин.

Толстой (утирает слезы). Пятьдесят три года государю было. Мог бы жить долго, если б не натура. Такой деятельности никто не выдержит.

Мусин-Пушкин. Одно утешает, Петр Великий оставил сей суетной свет и все свои мысли теперь обратил к Богу.

Толстой. Да, теперь государь в покое, а два дня мучился и кричал от жестоких болей. Лекаря пустили кровь, она была густа и тяжела. Потом обессилел от лекарств, лишь стонал. По просьбе императрицы ему дали микстуру для утешения.

Мусин-Пушкин. Сейчас долго стоял я у гроба и смотрел. Меня поразило выражение бледного лица на фоне красной подушки. Верхняя часть лица запечатлена величавым спокойствием. Мысли нет более, но выражение ее осталось. Такой красоты я не видел никогда. А в нижней части лица жизнь еще как будто не застыла. Уста сжаты гневом и скорбью. Они как будто дрожат.

Толстой. Этот человек дал нам право на гисторию и едва не один заявил наше гисторическое призвание. (Проходят, беседуя.)

Селивестр. Петр начинается с буквы — покой. Однак веревка делает из мирной литеры виселицу.

Мещанка. Так будет ли теперь народу облегчение, понять не могу?

Второй мужик. Будет, когда камень почнет плавати, а хмель почнет тонути.

Слышен звук барабана. Проходит гвардия.

Солдаты (поют).

Сенат вздумал взбунтоваться, царя-батюшку убить.
Расположился на это охфицеров подкупить.
В непоказанное время царя требуют в Сенат.
Царь не долго собирался, кафтан военный надевал.
Кафтан военный надевал, ворона коня седлал.
Ворона коня седлал, ко Сенату подъезжал.
Да вы, здорово, часовые, сенаторски сторожа.
Сенаторски сторожа, не прошел ли князь сюда?
Они друг на друга посмотрели и сказали: не прошел.
Да из них один солдат черным глазиком повел.
Царь на это рассердился, часовых всех порубил.
Часовых всех порубил, трое двери проломил.

Первый из народа (восторженно). Гвардия идет государыне присягать!

Крик: «Всепросветлейшей и державнейшей великой государыне нашей императрице Екатерине Алексеевне, самодержице всероссийской, слава!» Крики: «Слава! Слава! Ура!»

Команда: «Примкнуть баганеты! Распустить штандарты! Барабан!» Лязг металла, звук барабана. Идет гвардия, ощетинившись штыками.

Селивестр. Императора Петра Первого не стало, да страх его остался.

Звонят колокола. Слышны пушечные выстрелы. Народ криками приветствует новую власть.

Занавес

Окончено — декабрь 1985 г.

Западный Берлин