Жили они очень голодно и неизвестно чем. Иногда мать принесет откуда-то свеклы, или моркови, или картошки. Однажды Митя подружился на улице с каким-то мальчиком, и тот сказал ему:
─ Знаешь, где были военные казармы? Там теперь много наших за колючей проволокой. Пойдем попросим у них хлеба.
Аннушка говорит:
─ Не ходи, Митя, опасно, немцы бить будут и убить могут.
Митя пошел и вернулся живой, но без хлеба.
─ Мы у них хлеба просим, ─ говорит, ─ а они у нас хлеба просят.
Как раз и мать в тот день ничего не принесла.
«Что есть будем?» ─ думает Аннушка.
Тут немцы являются, как обычно, на постой, поскольку уже вечер. Одела мать Митю, сама оделась, и Аннушка ватное пальто начала застегивать, а один немец говорит:
─ Найн, найн… Нет, нет, ─ оставайтесь, мол, здесь. Мать растерялась, а немец улыбается и достает фотографию.
─ Киндер, ─ говорит, ─ мой ребеночек… Цвай… Тоже два… Я немножко говорю по-русски.
И достает после этого два сухаря и дает один Аннушке, а другой Мите. И достает третий сухарь, дает его матери. Немцу этому особенно понравилась Аннушка.
─ Гут, гут, ─ говорит он, ─ тебя надо учить немецкий язык… Я есть учитель…
Немец этот на следующее утро не уехал, и мать была рада этому. Прожил он у матери с Аннушкой и Митей почти неделю, и мать привязалась к нему, и Аннушка привязалась, только Митя держался настороженно. Немца этого звали Ганс, и от него впервые за многие месяцы перепадало то кусочек хлеба, то сала, то немного горохового концентрата. Немец этот никогда не плевал и не сморкался на пол, ел аккуратно. Как поест, достает из кармана катушку ниток, оторвет нитку и этой ниткой начинает зубы чистить от остатка мяса и гороха. Почистит, рыгнет раз, другой и зовет Аннушку ─ учить немецкому языку. Аннушка быстро усвоила многие слова и научилась считать ─ айн, цвай, драй.
─ Брот, ─ говорил немец, ─ хлеб… Анна мит гроссфатер гейен шпацирен… Анна с дедушкой идут гулять. ─ Он заметил шестиконечную звезду, намалеванную на лбу Христа, и надпись «Юдише швайн». ─ Юдише швайн, ─ сказал он и засмеялся, ─ еврейская свинья.
─ Юдише швайн, ─ бойко повторила Аннушка, ─ Анна мит гроссфатер гейн шпацирен… Айн, цвай, драй…
Однако к концу недели стал Ганс печален и однажды утром застегнул шинель, взял автомат, надел каску и стал обыкновенным немцем, так что Аннушка даже его испугалась.
─ Война, война, ─ говорит он печально матери, ─ Ржев плохо, Кельн хорошо. ─ И он вздохнул. Тут он заметил, что Аннушка смотрит на него с испугом, точно это не добрый, веселый дядя Ганс, который кормил ее салом и учил говорить по-немецки, а обычный немец, который ее гнал и пинал. Тогда Ганс улыбнулся, подмигнул ей, показал пальцем на шестико-нечную звезду, намалеванную у Христа среди лба, и надпись углем поперек Христова лица. ─ Юдише швайн, ─ сказал он.
─ Юдише швайн, ─ повторила Аннушка, ─ еврейская свинья. Анна мит гроссфатер шпацирен… Хаус ─ дом, фогель ─ птица, каце ─ кошка, хунд ─ собака.
─ Гут, гут, ─ засмеялся Ганс, еще раз погладил Аннушку по голове, поклонился матери и ушел, поскольку с улицы его уже звали и над ним подшучивали.
К вечеру на постой пришли немцы, и среди них был один, похожий на Ганса. Мать шепнула Аннушке, чтоб та поговорила в немцем на их языке, которому ее обучил Ганс, поскольку прошлую неделю, покуда жил Ганс, они чувствовали себя под защитой и кое-что из немецкой еды им перепадало.
─ Юдише швайн, ─ сказала Аннушка. ─ Анна мит гроссфатер гейн шпацирен… Хаус ─ дом, фогель ─ птица…
Немец засмеялся и так же, как и Ганс, сказал:
─ Гут, гут…
Сразу же мать, чтоб еще больше завоевать его расположение, принесла ему в миске теплой воды умыться и чистое полотенце утереться. Немец умылся, потом утерся, потом посмотрел на мать и вдруг схватил ее за юбку ниже живота. Мать испуганно взвизгнула раз, затем еще раз, поскольку Митя ударил немца головой в бок так, что тот покачнулся. И Аннушка сильно испугалась, поскольку она знала, как бьют немцы. Однако, прежде чем немец ударил Митю, мать сама ударила Митю, правда, не в голову, куда целился немец, а по заднице. Она била Митю и при этом отгораживала его спиной от разозлившегося немца. И потому немец не ударил Митю, лишь выгнал их на улицу, как делали до дяди Ганса другие немцы.
Пришли они опять к доброй старушке, но не спали, боялись, что придут за Митей. Утром мать говорит: