— Зови ребят, — не сдается Кузе Первому Сашка. — Это дело всем надо решать. Два друга — не суд.
И вот за полминуты, кого хлопнув по плечу, кого схватив за грудки, Кузя Первый со Славкой вытаскивают в круг всех рыбаков со своего «Ястреба», и двенадцать пар ног, двадцать четыре шкарбана разных размеров, утаптывают двор молодоженов так, что на нем, наверно, дикой траве не расти больше.
Это ловко он сообразил, Сашка. Не зря он бригадир. Уйди ребята совещаться куда-нибудь, отделись сейчас от свадьбы, пошли бы расспросы — что за тайны, какая повестка и прочее. Закрытые собрания — не свадебное мероприятие. А так — пляшут. Пляшут люди. И все.
— Сима! — кричит оператору наблюдательный Гена Кайранский. — Сима! Вся бригада пляшет! Си…
— Неубедительный кадр, — раздраженно перебивает его Алик. — Скажут, подстроили. Наверняка.
А ребята пылят праздничной обувью и выясняют отношения.
— Дали тебе первый раз в жизни сейнер, Сашка!
— По морде ему дать.
— Ну дай, дай! Спасибо скажу.
— Дадут, не проси.
— Какие еще предложения?
Некоторое время разговаривают только ногами. В лад и не в лад.
— Славка! Ты звал.
— Я молчу.
— Как это понимать?
— Это? — спрашивает Славка. — А вы посмотрите на жениха с невестой, на Кирюху с Аленой. Посмотрите, какие они. Они не для того рядом, чтобы такое слушать.
И, отталкивая свои колени, лезущие под руки, как мячи, он пошел вокруг всей бригады, мимо Алены с Кирюхой, и запел:
— А рыба преет, — замечает один из пляшущих, самый серьезный. — У нас ее и не примут. Весь день мыкались, тарахтели-барахтели, рубля не получим.
— Заткнись, Копейка!
— Еще поймаем, — отсекает и Славка. — Рыбы полное море, а их двое. Хотите свадьбу испортить?
— Что же мне делать? — спрашивает Сашка, весь в поту.
— Будешь сниматься. Как «пред» велел.
Бросив фразу через плечо, Славка, чубатый, глазастый и губастый, обводит всю свадьбу сияющим взором и продолжает:
Рассыпает топот праздничных подошв Славка, заглушая говор за спиной.
— Сволочи вы, — неожиданно заключает Сашка, ударяя ногами из последних сил.
Ребята, показавшие себя такими хорошими, загалдели. Заходили ходуном лопатки, без разбора смешались голоса, пока не вторгся властный окрик:
— Как гуси!
В их кругу, оказывается, толокся сам «пред», молотил себя ладонями по груди больше в правую половину, потому что слева — старое сердце.
— Устроили собрание? — спросил Горбов.
— Да, — сказал Сашка.
— Что решили?
— Не волнуйтесь… Поддержали вас… Исключительно…
— Молодцы, — успокоенно вздохнул Илья Захарыч и сбавил темп, пошел через такт, а ребята отплясывали с прежней резвостью. — Наказание мы тебе придумаем. Дай только этому кино уехать.
— Тогда поздно наказывать, тогда его славить будут, а мы и рубля не заработаем. Тарахтели-барахтели…
— Рыбу примут.
— Спасибо, конечно, — сказал Сашка и поклонился Илье Захарычу.
— Вот так живут простые советские люди, — шутит Славка.
Танец кончен. Сашка, прыгавший больше всех, устало идет из круга, разбредаются, насупясь, и ребята, а Горбов дубасит один планету, и со всех сторон, как говорится, гремят аплодисменты, переходящие в овацию. Уже не в лад. А в его честь.
— Всех переплясал пред!
— Старый конь.
Так приятно Илье Горбову слушать приветливо-шутливые голоса односельчан.
Он догоняет и обнимает Сашку, будто хочет опереться на плечо, потому что запыхался, да и в самом деле запыхался; он идет, покашливая, смеется людям, а Сашке говорит с тихой грустью:
— Я тебя не насилую. Если ты храбрый, скажи народу. Хоть сейчас. Пожалуйста.
Сашка закрывает глаза так крепко, как их закрывают в детстве, когда хотят спрятаться, а когда открывает, то видит Марконю на подоконнике. Марконя сидит на посту, закинув ногу на ногу. Марконя не танцевал, и Сашка подходит к нему, еще не отдышавшись, вытирает капельки пота на лбу и говорит с последней надеждой:
— Марконя… Друг! Вчера с этой рыбой…
— А я знаю… — отвечает Марконя. — У меня вещественное доказательство… — и вытаскивает из кармана своих дудочек записку летчика Саенко. — Ты в радиорубке забыл, а я спрятал.
— Значит, ты и вчера знал? И молчал? — разъяряется Сашка.
— Не шуми, — останавливает его Марконя. — Просто я стеснялся…
— А спрятал зачем? Приберег на всякий случай?
— Пожалуйста, — говорит Марконя, зажигает спичку и подносит к записке.
И бумажка, которая совершила путь с самолета в воду, из воды на корабль, с корабля на берег, сразу пылко обнимается огнем и превращается в другой вид материи, невидимый простым глазом.
— Прости, Марконя, — говорит Сашка. — Решено молчать, Марконя… Не для меня, а для Апены с Кирей… Ради свадьбы…
— Да здравствует дружба! — говорит Марконя, выключая магнитофон.
Так закончилось первое в мире собрание, которое проходило в ритме цыганочки.
— Марконя! — громко напомнил Славка. — Давай!
— Танго, — сказал Марконя, пуская свою «солянку». Парни, в том числе рыбаки с «Ястреба», разобрали девчат. Но на душе у них было нехорошо, и Горбов прикрикнул для бодрости:
— Прекрасно, прекрасно!
Алена, конечно, счастливая. Пройдет год, пройдет жизнь, а она будет вспоминать этот день. Жили врозь — Кирюха на одной, она на другой улице, под разными крышами, и вдруг вместе. Значит, выросла ты, Алена, отзвенели и детские погремушки, и школьный звонок, но долго еще бить колоколу на «Ястребе» и на других кораблях, где плавать Кирюхе, и белугой реветь береговым ревунам в тумане, зовя корабли к земле, домой.
Как она сложится, эта долгая жизнь, сейчас и не думается, сейчас хватает счастья первого дня, до краев, с переплеском, а вперед, даже на ночь заглянуть… Пусть гости не расходятся, пусть свадьба не кончается.
Раньше подруги невесту наряжали, песни пели, а невеста плакала. Мама рассказывала… Ее наряжали…
Подумала и — забыла. Нашла Кирину руку под столом, пожала. Киря потерся подбородком об ее плечо, шепнул что-то на ухо — не расслышала. Что-то хорошее…
Пойдут у них дети — Кириллычи. Как все просто. А уже болит за них душа. Чтобы были самые красивые, самые добрые, самые сильные, самые честные… Глядите, Кириллычи! Солнце вам светить будет так же, а жить вы должны лучше, иначе зачем же мы жили? Зачем живут Алена с Кириллом? Говорят, жизнь — загадка, которую не разгадаешь, пока не проживешь. Тем-то и жить интересно. Но зачем же всем снова старые загадки разгадывать, когда новых тьма. Вон уж и в космос летают… Алена хочет счастья Кириллычам и чувствует, что сделает для этого все… А что? Ну, рыбу будет солить, планы перевыполнять, Кирюхе рубашки штопать, стирать да гладить? Мало, мелко. Хочется Алене переделать мир. Проснуться с Кириллычами, а он без обмана — люди и забыли, что это такое. Без кулака. Никогда детей бить не даст… А взрослых… Почему еще взрослых так бьют, что головы трещат, и, как детям, говорят, что для их же пользы? Сами виноваты, что дают бить. Не давайтесь. Мир будет как новенький… Хорошо будет Кириллычам, да с чего Алене начать? Как все непросто.
С себя. «Я буду добрая, буду сильная, Кирю никогда не обману, никого не обману», — думает Алена.
Что-то сбудется! Конец — делу венец, но от почина — вся причина. Гуляй, свадьба, веселись, пляши, пей (разумеется, в пределах, трошечки). У нас, в Аю, богато украинцев живет, и мне нравится это их слово… Трошки, трошечки, чуть-чуть… Самую малость… Троха-кроха… Правда, похоже? Я вообще люблю слова. Иное раскроешь осторожно, будто ключ нашел. Бездна — это без дна… Совещание — это одно, а завещание — совсем другое. Две буквы переставились, а жизнь прошла…