Могучее зарево встает над котловиной. Город.
От этого зарева и душе, и ногам теплее. Ведь радость остаться сухим — ничто перед возможностью обсушиться.
— Красиво-то как! — ахнула оказавшаяся, конечно, рядом Дуся. — Вроде елки. Я бы тут всю жизнь прожила. А ты?
— Поживем — увидим. Что ли тут всегда с неба льет? Вон лужи какие — море…
— Я уж вся сырая, — выбила зубами четкую дробь Дуся. — Зачем мы никуда не идем?
— А куда идти — знаешь?
Но от станционного здания уже торопились к ним люди в сверкающих кожанках. А может быть, и не в кожанках — просто вымочило их с ног до головы, до блеска.
— Здравствуйте, товарищи! — бодро поприветствовал их передний — видать, главный, но еще молодой. — Хорошо ли ехали?
Каждому по очереди взялся пожимать руки. А потом, когда плотнее обступили его, заговорил по-деловому:
— Значит, так. Работать вы все будете на Джегоре. Машины ждут. Чтобы зря не мокнуть, грузите вещи и — в путь. Подробности на месте.
— Это где же — Джегор? — озадаченно спросил из-за чьих-то голов старожил здешних мест Степан Бобро.
— Не близко. Двести сорок километров. Дорога скверная, но к утру будете.
Дождь громко шелестел по размытой земле. Потом к его монотонному шелесту прибавился растущий, смущенный гул голосов.
— Что за такой Джегор?
— Двести сорок километров — это же назад почти полпути…
— Знать не знаем: мы в «Севергаз» вербовались! — зазвенел голос Рытатуевой.
— Товарищи, — с легкой досадой, но вроде бы не очень удивляясь возникшим словопрениям, снова стал говорить молодой, главный. — Джегор — это и есть ныне район основной деятельности нашего комбината. Люди нужны именно там, а не в другом месте. В оргнаборе вас предупреждали…
— Ничего не предупреждали!
Зашумели. Стало вдруг слышно: спросонья заплакал Олежка у отца на руках. Намок, должно быть.
Главного будто стеганули — вскинулся:
— Кто здесь с детьми?
Ивановы протискались вперед. Олежка так же внезапно замолк.
— В пункте оргнабора знали, что вы едете с ребенком?
— Говорил…
— Черт знает что! — выругался главный.
Оглянулся на своих спутников — досказал им остальное глазами. Потом Иванову:
— Идите к вокзалу, там стоит «Победа», отвезет вас. Останетесь в городе…
И, хотя за Олежку тут же все в душе порадовались, теперь стало всем приблизительно ясно, что сулит им неведомый Джегор. Гомон прянул с новой силой. Звенела Рытатуиха:
— А мы тоже желаем в городе!..
— Нет, что ли, тут работы?
— Товарищи, — снова, как речь, начал молодой, главный. — Каждый день мы снимаем с предприятий города и отправляем на Джегор сотни кадровых рабочих. Ни о чем другом не может быть и речи — только Джегор!..
«Будем тут до утра воздух языками лопатить!» — сплюнул в сердцах Алексей Деннов.
Только что из армии, он еще заново не привык к гражданским спорам и чувствовал к ним благородное презрение человека, привыкшего к языку приказа и рапорта о выполнении.
Тем более что он уже заметил, как Гогот, взметнув на плечо свой мешок-сидор, пошел к машинам: две пары одинаковых глаз просвечивали невдалеке пелену дождя.
— Пойдем, Алешенька! — в лад подсказала Дуся. — Надоело мокнуть. Какая разница — Джегор или не Джегор, если вместе. Правда?
Не ответив ей, Алексей подхватил чемоданы и двинулся на свет фар.
Два грузовика с крытыми кузовами терпеливо и ровно басили включенными моторами. Смутно белели за стеклами кабин лица безмолвных водителей.
Закинув чемоданы и кузов, Алексей влез туда сам, подхватил маленькое, но весомое Дусино тельце, и они уселись в самой глубине, у дребезжащей стенки. Сели и стали ждать. Ждать нм пришлось не очень долго.
Гомон приблизился, задержался где-то рядом, потом раздвоился, и к ногам Алексея с Дусей полетели чемоданы. Продолжая высказываться на различный манер, люди полезли под фанерную крышу. Затруднительно рассаживались, толклись, менялись местами, как всегда забывая о том, что с первым поворотом колес всяк окажется на своем место и дело разрешится к общему благополучию.
— Ни пуха, ни пера! — прокричал там, внизу, промокший главный.
— Пошел к черту, — вполголоса ответил кто-то, обычая ради.