Руис-Санчес набрал полную грудь воздуха. От того, что сейчас сделает, ему будет больно до конца жизни, пусть даже и время — лучший лекарь. Принятое решение уже стоило ему долгих часов раздумий и мучительных сомнений. Но он верил, что так надо.
— Я не согласен ни с кем из вас, — произнес он, — разве что отчасти с Кливером. Я тоже считаю, что в докладе Литию следует отнести к категории «Три-Е». Но не только. С расширением «Икс-один».
У Микелиса от изумления глаза чуть не вылезли из орбит. Даже Кливер явно не мог поверить собственным ушам.
— «Икс-один»… — хрипло сказал Микелис — Но это же карантин. Между прочим…
— Совершенно верно, Майк, — прервал его Руис-Санчес. — Я голосую за то, чтобы запретить всякие контакты литиан с человеческой расой. И не только на ближайшее время, не на столетие там, другое — а навечно.
Навечно.
Слово это не вызвало взрыва негодования, которого Руис-Санчес так опасался — и на который в глубине души рассчитывал. Очевидно, слишком они уже устали. Прозвучавшее заявление, похоже, оглушило их и кануло в пустоту — словно бы настолько выбивалось из привычного порядка вещей, что теряло всякий смысл вообще. Трудно сказать, кто был более ошарашен — Кливер или же Микелис. С уверенностью Руис-Санчес мог сказать одно: первым опомнился Агронски и теперь буквально прял ушами, старательно давая понять, что готов слушать, как только Руис-Санчес одумается.
— Ну, — начал Кливер, как-то по-стариковски мотнул головой и снова: — Ну…
— Пожалуйста, Рамон, объяснись, — произнес Микелис, стискивая и разжимая кулаки. Голос его был все так же бесстрастен, но Руис-Санчесу показалось, что он различает нотки боли.
— Да, конечно. Но, предупреждаю, разговор будет долгий и… путями окольными. То, что я должен сказать, представляется мне чрезвычайно важным; я не хочу, чтоб оно было с порога отринуто как следствие моего специфического образования или предрассудков — может, и любопытное как патология, но не имеющее к нашей проблеме прямого отношения. Свидетельство тому, чем я должен с вами поделиться… подавляющее. По крайней мере, меня оно подавило, и совершенно против моей воли.
Сухой, наукообразный тон преамбулы вкупе с интригующим подтекстом сделали свое дело.
— А еще надо, чтобы мы поняли, — вставил Кливер, к которому вернулась толика его всегдашнего нетерпения, — будто свидетельство это религиозное и лопнет, как мыльный пузырь, если сразу взять и выложить.
— Да тихо ты, — сосредоточенно сказал Микелис. — Слушай.
— Спасибо, Майк. Хорошо, начнем. По-моему, этот мир — то, что в просторечии именуется подставой. Сейчас я вкратце объясню, что имею в виду — точнее, как пришел к такому выводу… Итак: Лития — сущий рай. Чем-то она походит на другие планеты, но больше всего напоминает Землю до Адама, до первого ледникового периода. На этом сходство кончается, поскольку здесь ледниковый период так и не наступил, и жизнь продолжалась как в раю, чего на Земле дозволено не было.
— Миф, — кисло сказал Кливер.
— Я пользуюсь терминологией, с которой знаком лучше всего; пожалуйста, возьмите другую — и увидите, что ничего не меняется. Лес тут совершенно смешанный; беспрепятственно сосуществуют растения, которые развивались в самые разные ботанические периоды: цикады бок о бок с цикладелиями, хвощ гигантский — с цветковыми деревьями. В основном это относится и к животным. Не то чтобы лев лежал рядом с ягненком, но аллегорически можно выразиться и так. Паразитизм случается куда реже, чем на Земле, а крупных хищников почти нет — разве что в море. Наземные животные, ныне живущие, почти поголовно травоядные — а растительный мир так тонко, изощренно, типично по-литиански организован, что растения если и «враждуют», то скорее с животными, чем друг с другом… Это необычная экология, и самое странное в ней — рациональность; предельная, чуть ли не маниакальная зацикленность на двусторонних отношениях. Может показаться, будто вся эта планета не сотворена, а сочинена — своего рода балет по мотивам теории множеств… И живет в здешнем раю доминирующее создание, литианин, человек Литии. Создание это рационально. Оно подчиняется — словно бы по природе своей, без принуждения или указаний свыше — высочайшим этическим нормам, какие только есть на Земле. Нормы эти не нуждаются в каком-то юридическом закреплении; получается так, будто все следуют им как чему-то совершенно естественному, хоть явно никто ничего и не формулировал. Ни преступности, ни каких бы то ни было иных отклонений от нормы нет и в помине. При этом ни в коем случае не скажешь, будто все литиане вылеплены по одному шаблону — что было бы нашим, очень скверным и только лишь частичным решением сей этической дилеммы; напротив, они высокоиндивидуальны. В жизни их нет места принуждению — но антиобщественных поступков почему-то никто не совершает. Даже слов таких в литианском нет.