— Да, Барнс… — тихо проговорил Президент, — Эндрю, я надеялся, что мне не придется прибегать к этому… — Он щелкнул тумблером на селекторе. — Дайте мне станцию стереовещания в Де-Мойне, кабинет управляющего.
Экран на столе засветился почти сразу. Президент нажал еще одну кнопку, и включился большой настенный экран. Перед нами возник кабинет управляющего станцией, где мы побывали всего несколько часов назад.
Почти весь экран заслоняла фигура человека — и это был Барнс.
Или его двойник. Если мне случается убивать кого-то, эти люди никогда не восстают из мертвых. Увиденное меня потрясло, но все же я верю в себя. И в свой лучемет.
— Вы меня вызывали, господин Президент? — Судя по голосу, человек был несколько ошарашен оказанной ему честью.
— Да, благодарю вас. Мистер Барнс, вы узнаете этих людей?
На лице Барнса появилось удивленное выражение.
— Боюсь, нет. А должен?
Тут вмешался Старик.
— Скажите ему, чтобы пригласил своих секретарей и помощников.
Президент удивился, но просьбу выполнил. В кабинете появились еще несколько человек — в основном, девушки, — и я сразу узнал секретаршу, что сидела в приемной Барнса. «Ой, да это же Президент», — пискнула вдруг одна из девушек.
Нас никто не узнал. В отношении меня и Старика это не удивительно, но Мэри выглядела так же, как и тогда, и я не сомневаюсь, что у любой женщины, которая ее видела, образ Мэри врезался в память навсегда.
И еще я заметил: все они сутулились.
После этого Президент нас просто выпроводил. Прощаясь, он положил руку Старику на плечо и сказал:
— В самом-то деле, Эндрю, республика выстоит. Худо-бедно мы ее вытянем.
Спустя десять минут мы уже стояли на холодном ветру на платформе Рок-Крик. Старик словно стал меньше ростом и действительно постарел.
— Что теперь, босс?
— А? Для вас — ничего. Отдыхайте до дальнейших распоряжений.
— Я бы хотел еще раз заглянуть к Барнсу.
— В Айову не суйся. Это приказ.
— М-м-м… А что ты собираешься делать, если не секрет?
— Собираюсь махнуть во Флориду. Лягу на горячий песок и буду ждать, пока весь мир не полетит к чертям. Если у тебя хватит ума, ты поступишь так же. Времени осталось совсем немного.
Он расправил плечи и двинулся прочь. Я обернулся, но Мэри уже ушла. На платформе ее не было. Я догнал Старика и спросил:
— Прошу прощения, босс, а где Мэри?
— А? Отдыхает, надо полагать. Все. Меня не беспокоить.
Я хотел было разыскать Мэри по отдельской системе связи, но вспомнил, что не знаю ни ее настоящего имени, ни кода, ни идентификационного номера. А скандалить и требовать, чтобы мне нашли ее по описанию, просто глупо. Только в «Косметике» знают, как на самом деле выглядит агент, но они ничего не скажут. Сам я знал только, что она дважды была на задании рыжеволосой и выглядела — на мой вкус — как объяснение «почему мужчины дерутся». Попробуйте закодировать такую информацию в телефонный аппарат!
Короче, я просто снял себе комнату.
Глава 4
Проснулся я уже в сумерках и от нечего делать просто смотрел в окно, наблюдая, как оживает с приходом ночи столица. Огибая мемориальный комплекс, уходила вдаль река. Выше по течению, за границей округа, в воду добавляли флуоресцин, и от этого река светилась в ночи переливами розового, янтарного и алого цветов. По ярким полосам сновали туда-сюда прогулочные катера, до отказа набитые парочками, у которых, без сомнения, «одно на уме».
На суше то здесь, то там среди старых зданий зажигались прозрачные купола, отчего город становился похож на какую-то сказочную страну огней. К востоку, где в свое время упала бомба, старых домов не было вообще, и весь район казался огромной корзиной разукрашенных пасхальных яиц — вернее, гигантских скорлупок, освещенных изнутри.
Наверно, мне приходилось видеть столицу ночью чаще, чем большинству людей, и я никогда об этом не задумывался. Но сегодня у меня возникло такое чувство, будто это «в последний раз». Только не от красоты сдавливало горло — от понимания, что там, внизу, под покровом мягкого света — люди, живые люди, личности, и все заняты обычными своими делами, любят, ссорятся, как кому нравится — короче, каждый делает, черт побери, что ему хочется, как говорится, под виноградником своим и под своей смоковницей, и никто не испытывает страха.